– Что ты тут делаешь спозаранку? – невольно вырвалось у него.
Она глянула на него блестевшими из темных провалов сухими глазами, сказала глухим голосом:
– Это ты должен объяснить мне, где пропадал всю ночь.
– У меня не было сна. Я гулял окрест.
Она вперила в него лихорадочный взгляд, спросила, раздельно произнося каждое слово:
– Ты был у нее?
Он чуть помедлил, ответил:
– Да.
Она вздрогнула, как от удара, а потом вдруг стала колотить маленьким кулачком по колену:
– Проклятье! Проклятье! Влюбиться в раба! Не спать ночами! Сторожить каждый его шаг! Ненавидеть и любить! Как можно такое вынести?
По лицу ее текли крупные слезы. Гостомысл был ошарашен. Он был уверен, что она ненавидит и презирает его, и совсем не мог предположить, что у нее есть к нему какие-то чувства...
В растерянности он присел рядом с ней, несмело обнял. И тут она качнулась к нему и потянулась губами к его губам.
А его поцелуй для нее был как удар молнии, который огнем прошелся по всему телу. Она знала постные поцелуи Раппа, приятные и усладительные; они, как поцелуи матери или подруг‚ почти не волновали и не возбуждали ее. А сейчас она испытала подлинное блаженство, и ей снова и снова хотелось повторить сладострастное наслаждение.
Гостомысл ощутил жар ее губ, почувствовал, как она задрожала в его руках, и в его сердце будто что-то толкнуло. Это своенравное, озорное и отчаянное существо, только с трудом переносимое им, вдруг превратилось в самого дорогого и любимого человека. Он жадно целовал ее солоноватые от слез губы, щеки, глаза, веря и не веря в обрушившееся на него счастье.
Он только сейчас понял, что был тайно влюблен в нее, сам себе не признаваясь в этом. Может быть, произошло это тогда, когда он увидел, как она, раскинув свои густые волосы, встала во весь рост на корме, и он понял, что перед ним не подросток, а девушка; или когда они сидели под парусиной, прижавшись друг к другу, и у него защемило сердце от ее близости; а может, при возвращении в рыбацкий поселок, когда Раннви, уцепившись за канат, с отчаянной смелостью повисла над морской бездной...
Внезапно она встала, взяла его голову в свои ладони, крепко поцеловала в губы и сказала, глядя на него сияющими глазами:
– Разойдемся по своим постелям. А то скоро проснется поселок, и нам может крепко влететь!
Они расстались. Утром первым из дома вышел Веланд, привычно глянул в небо, на море. На медно-коричневом, обрамленном бородой лице появилось удовлетворенное выражение: день, судя по приметам, должен выдаться погожим.
За ним следом, сияя лицом, выпорхнула Раннви. Веланд покосился на нее: с чего бы это с утра такая веселая? Ах да, видно, с Раппом дела идут на лад. Что ж, понятно, дело молодое...
Кивнул на сарай:
– Буди раба. Да проверь, подготовил ли он грузила.
Она понеслась к сараю. Больше для отца, стукнула в дверь сарая:
– Эй, поднимайся!
Гостомысл ответил тут же:
– Иду.
– Грузила сделал?
– Готовы.
– Отец велел захватить.
Он вышел из сарая, здоровенный увалень, с по-детски доброй душой. С робкой надеждой взглянул на нее. Она ждала этого взгляда и, таясь от отца, искоса ответила сияющим, любящим взглядом; у него тотчас расцвело лицо, он широкими уверенными шагами направился к лодке. Она глядела ему вслед, не в силах оторваться: так бы и любовалась, впитывая в себя каждый его жест, каждое движение!
Столкнули лодку в воду. Отец уселся на корме, они, как обычно, взялись за весла. Раннви как бы нечаянно на мгновенье прикоснулась к его плечу, по телу ее разлилась сладкая нега. Он понял, ответил едва заметной радостной улыбкой.
Стали бросать сети. Веланд подгребал веслами, умело управляя лодкой. Гостомысл подавал свернутые кругами сети, Раннви направляла их в воду. Руки их часто встречались, задерживались на какие-то мгновения, и в этом они испытывали ни с чем не сравнимое наслаждение.
Когда пристали к берегу, Раннви тотчас ушла в дом. У него тревожно сжалось сердце: почему не оглянулась, почему не подарила прощального взгляда? Может, разлюбила? Или побоялась, что взгляд перехватит отец, который шел следом?..
Потом они с Веландом работали на дальнем огороде. Он полол сорняки, мотыжил междурядья, а в мыслях неотступно была она, Раннви. Сердце тревожно ныло. Где она, что делает? Думает ли о нем или это была просто игра избалованной девчонки? О том, что их ждет впереди, старался не думать.
После ужина, проходя мимо, Раннви шепнула ему:
– Жди в сарае.
Она шла на гулянье, имея готовое решение, как поступить с Раппом. Нет, рвать с ним нельзя. В их отношения замешаны родители, начнутся вопросы и допросы, люди неглупые, быстро докопаются до ее связи с рабом, и тогда их обоих ждет позорная смерть. Древние обычаи народа жестоки и неумолимы.
Она поступит хитрее: будет встречаться с Раппом, но больше для вида, лишь бы он продолжал считать ее невестой, они по-прежнему будут обмениваться вежливыми поцелуями. Она это выдержит. И так будет продолжаться до тех пор, пока Гостомысл не станет свободным. Она была уверена, что это случится скоро, очень скоро. Не может новгородский княжич долго влачить рабскую участь, отец вызволит его из плена. И тогда...
Что она уедет вместе с Гостомыслом, она решила твердо. Ей нет жизни без него. Она полюбила, он стал частицей ее жизни, и это навсегда.
Раннви думала, что будет относиться к Раппу так, как раньше. Но, увидев его, поняла, что он стал для нее не только чужим, но и ненавистным. Она видеть его не хотела, ей противна была сама мысль, что они окажутся рядом. Она подивилась перемене, которая произошла с ней, пыталась уговорить себя, что надо подойти к нему ненадолго, поболтать о том о сем и незаметно скрыться. Но едва Рапп направлялся к ней, как Раннви ныряла в кружок девушек или, подхватив какую-нибудь подружку, уходила в сторонку.
Наконец он настиг ее. Спросил сердито:
– Чего убегаешь? Или случилось что-то?
– Я? Убегаю? – постаралась как можно сильнее удивиться она. – Ничего подобного. Просто секретами и девичьими тайнами надо было поделиться с подружками.
– Нового, что ли, приметила кого?
– Вечные у тебя приступы ревности, – раздраженно проговорила она, не в силах удержать своих чувств. – Дня не проходит, чтобы к кому-нибудь не приревновал.
– Потому что люблю.
Они долго молчали, глядя по сторонам. Наконец, неприязненно взглянув на нее, он спросил:
– А чего ты по-мужски вырядилась?
Раннви это сделала, чтобы позлить его, потому что знала, как не любит он ее в таком наряде.
– Я – рыбачка. Могу и в штанах пройтись.