Слух о гибели Алтунопы, которого хорошо знали в русском войске, был встречен с ликованием. Нужно было закрепить пусть небольшой, но очень важный успех, и Мономах продолжал двигаться вперед.
4 апреля 1103 года ранним утром обе рати встали друг перед другом. К Владимиру Мономаху подскочил Давыд Святославич, выкрикнул, горяча коня:
– Ставь, князь, мою дружину рядом со своей в средину построения!
Мономах уже имел план предстоящего сражения. Он знал сильную сторону кочевников: имея легкую, подвижную конницу, налетали они вихрем на врага, сметая все на своем пути; нечасто выдерживала конница противника такой удар. В широкой, просторной и ровной степи половцы были полными хозяевами, могли ударить в лоб или обойти с боков, а иногда и со спины. Им трудно было противостоять. Но Мономах нашел силу, которой степняки боялись. Это были пешие воины. Встав плотной стеной, они выставляли перед собой длинные пики: передний ряд становился на колени и упирал их одним концом в землю, а острием – против конников; второй выставлял их на уровень груди, а третий и остальные клали пики на плечи впереди стоящих воинов. Таким образом перед строем получался частокол острых пик, который являлся непреодолимой преградой для всадников. Вот их-то и намерен был Мономах поставить в центре русского войска. Поэтому ответил Давыду:
– Занимай место на левом крыле. Пуще всего следи за тем, чтобы степняки не обошли и не ударили в бок.
– Сделаем, князь, можешь не сомневаться! – уверенно ответил черниговский князь. – Не обманут нас поганые!
Конные дружины были расставлены по обоим крыльям войска. Как повелось исстари, бой начинали кочевники. Мономах, заняв возвышенное место, наблюдал, как метались в разные стороны конные отряды. Со стороны покажется, что там царит беспорядок, что просто всадникам не стоится на месте, вот они гоняют своих лошадей, горяча перед боем. Но Мономах знал, что ханы делают все с умом, перемещениями пытаются запутать русских князей, скрывая направление главного удара. Наконец передвижения закончились, половецкое войско как бы затаилось, и Мономах понял, что сейчас конная лавина хлынет на строй русов.
Так оно и случилось. Ряды всадников, издали казавшиеся серой, однообразной массой, стронулись с места, заколыхались и стали приближаться. Через некоторое время раздался дробный топот тысяч копыт, первые нестройные выкрики разгоряченных воинов, которые все более и более усиливались, пока не превратились в один мощный гул. Однако опытный взгляд Мономаха примечал, что не было былой быстроты в беге половецких коней, что не столь стремительной была конная лавина. Оголодавшие за зиму кони тяжело несли своих всадников по вязкой, непросохшей земле, теряя в этом беге последние силы.
Вот конники подняли луки и на ходу выпустили тучи стрел: стрелы полетели и в половцев. Среди мчавшихся половцев кое-где возникло замешательство и расстройство: то падали пораженные стрелами люди и кони. Послышались крики и ржание коней среди русских.
Половцы приближались. Строй русов шевельнулся, взметнулись пики и плавно опустились. Многочисленные учения, проходившие накануне похода, дали о себе знать, воины четко выполняли приказы своих военачальников, стена остроконечных пик нацелилась на скакавших степняков. Еще мгновенье – и груда скакунов напоролась на стальные жала. Взвиваясь от смертельных ран, падали кони, подминая под себя всадников, перед строем русов тотчас образовалось месиво из коней и людей. Вперед выскакивали пешие русы с засапожными ножами и приканчивали раненых, выбитых из седел половцев. Бой шел яростный, безжалостный.
К Мономаху подскакали дозорные:
– Князь, в тылу замечены скопления конных половцев!
– Много ли их?
– С полтысячи наберется!
Мономах тотчас подъехал к Ярославу, приказал:
– Забирай свою дружину, отгоняй неприятельские силы!
Мономах не сомневался, что сын выполнит задание. Половцы имели более слабую защиту, чем русские воины. У них вместо панциря и кольчуги чаще всего применялась кожа буйвола, тогда как у многих русов даже кони носили бронь. Поэтому кочевники брали численностью, внезапностью или какой-нибудь хитростью; в правильном бою они неизменно уступали.
Не успели отразить нападение с тыла, как прискакал связной от Давыда Игоревича: половцы потеснили его дружину, нужна была помощь. Мономах выделил две сотни из своей дружины, они подоспели вовремя и восстановили положение. Но через некоторое время с той же просьбой обратился князь полоцкий, пришлось помогать и ему.
Это были обычные издержки крупного сражения, когда неясно было, на чьей стороне перевес; у воинов еще были свежие силы, они сражались в полную меру. Но тонким чутьем улавливал Мономах, что враг не тот, нет у него прежнего напора, не так быстро совершает он передвижения, чтобы создать перевес в том или ином месте; на какое-то, пусть небольшое, время русы его опережают. И вот уже начали проламывать они правый край противника. Напрасно ханы бросали туда подкрепления, напрасно их воины с отчаянной храбростью кидались в гущу схватки, стараясь остановить продвижение упорных русов: все бесполезно. Тогда ханы попытались прорваться в центре, направив туда несколько сот конников. Однако пешцы не дрогнули. Мономах дивился мужеству ремесленников и селян, недавно взявших оружие в руки: истекая кровью, они не пропустили степных головорезов, всю жизнь промышлявших грабежом и разбоем.
Между тем на правом крыле русы все больше и больше нависали над центром. Мономах бросил на левое крыло свою дружину, теперь и оно стало угрожать половцам; обстановка складывалась так, что основные силы врага могли попасть в окружение. Половцам пора было спасать свои головы. Стиснутые с трех сторон, они стали вырываться из клещей, чтобы умчаться в степь. В этой ожесточенной рубке, как отмечает летопись, пала масса рядовых воинов и двадцать ханов, среди которых были Уруссоба, Кчия, Арсланапа, Китанопа, Кумана, Асупа, Куртка, Ченегрепа, Сурьябарь и другие.
В руки русов попал отчаянный рубака и давнишний враг хан Белдюзь, не раз ускользавший от возмездия во время набегов на Русь. Привели его к великому князю, но Святополк отправил к Мономаху: он руководил сражением, он и станет решать участь пленника.
И вот стоит Белдюзь перед Владимиром на коленях, весь окровавленный, с горящими глазами, еще не остывший от боя.
– Назови, князь, какое богатство тебе надобно за мою жизнь, скоро оно будет лежать у твоих ног!
Знает Мономах, сколько бед принес этот бандит на Русь, сколько пограбил семей, убил малых детей и стариков, и увел в неволю, в рабство. Каким богатством это измеришь? И можно ли измерить? Отпусти его, завтра он соберет ватагу таких же разбойников, и вновь они ринутся на Русь, грабя и насилуя…
И Мономах произнес слова, как приговор:
– Знай, что нарушенная клятва захватила вас! Ибо сколько раз, дав клятву, вы все-таки воевали с Русскою землею? Почему не учил ты сыновей своих и род свой не нарушать клятвы, но проливали кровь христианскую? Да будет кровь твоя на голове твоей!