— Это совсем не то, что ты думаешь, — усмехнулся он. — Я знаю тебя. Смешная ты все-таки! Разве ты забыла, что я могу читать твои мысли?.. — Думаю, — добавил он, — при желании ты могла бы делать то же самое.
Маша как наяву представила себе полковника Волка, который сидит сейчас у аппарата спецсвязи и покуривает свою черную трубочку. Знакомые нотки теплой иронии в его голосе наполнили ее такой любовью, что она непроизвольно сжала бедра.
— Да, да, — сказал он. — Именно так. Я думаю о нашей скорой встрече.
— Действительно, — согласилась она. — Не нужно пользоваться агентурными данными, чтобы догадаться о том, что в моих планах новая командировка…
— Все гораздо проще. Просто через два дня я на неделю прилетаю в Москву.
Маша даже взвизгнула от радости.
— Я тебя люблю, — услышала она его хрипловатый голос. — Может быть, и ты мне наконец признаешься в том же?
После того, как Маша успела признаться в своей любви к нему почти всем московским знакомым и даже маме, ей ничего не стоило повторить это по телефону.
— Я тебя люблю, — сказала она, чувствуя его в себе.
Если дело и дальше пойдет в этом направлении, то скоро непорочное зачатие не будет казаться ей такой уж фантастической возможностью.
— У тебя отпуск? — спросила она, чтобы, чего доброго, не доводить дело до мифологических развязок.
— Не совсем, — снова усмехнулся он. — Во-первых, мы должны подготовить для своего ведомства доклад, а во-вторых, есть шанс начать трехсторонние мирные переговоры.
— Но у тебя будет свободное время? — многозначительно прошептала Маша.
— Утро, вечер, ночь и, надеюсь, даже обеденные перерывы.
— Неужели ты будешь тратить их на еду?
— Только если ты заставишь меня достаточно проголодаться.
— Боюсь, я доведу тебя до такого истощения и сделаю таким голодным, что тебе захочется и меня съесть!
— Хорошо бы! — мечтательно произнес он.
— Я люблю тебя, — повторила она.
— Может быть, в конце концов, ты смиришься и с тем, что придется выйти замуж за военного?
— Ну нет! — воскликнула Маша не то шутливо, не то всерьез. — Я буду сопротивляться до последнего!
XXXVII
На следующий день с утра Маша окунулась в родной сумасшедший дом отдела новостей и уже через полчаса ей показалось, что она вообще никуда не уезжала.
Дежурные телефоны звонили непрерывно, а сотрудники сновали туда-сюда, как пчелки, приносящие в улей мед, — по капле, по крупице, по кусочку собирая информацию, которая должна была заполнить сегодняшний эфир. Несколько папок на столе секретаря на глазах распухали, по мере того как в них то и дело подкладывали листки со сводками новостей. Несколько факсов в дальнем углу обширного помещения трещали без умолку, и длинные ленты бумаги сползали в подставленные коробки. Все обилие информации должно было перерабатываться и переоформляться, чтобы в результате таинственных пертурбаций появилось то, что называлось выпуском новостей.
Столы сотрудников с раннего утра уже были заставлены чашками из-под кофе, стаканчиками из-под какао и вскрытыми пачками с печеньем и сухарями.
Маша тоже собиралась прийти на студию пораньше, чтобы зря не травить душу мыслями о Волке, который должен был прилететь в Москву лишь завтра. Ее задержал дома телефонный звонок сестры Кати, и она проговорила с сестрой часа полтора. Вернее, в основном, говорила только Катя, а Маша была вынуждена лишь слушать.
Катя была в слезах и в ужасном расстройстве из-за того, что им пришлось вернуться из отпуска обратно. Во-первых, и она, и дети умудрились попросту жаться по пути на банановые острова, а во-вторых, вместо обговоренного в путевках четырехзвездочного отеля их поселили в каком-то хлеву и за все норовили содрать деньги — за пляж, за экскурсии и т. д. Словом, пришлось вернуться, и отпуск, о котором они мечтали целый год, был безнадежно испорчен.
Катя то хныкала, то рыдала и жаловалась на судьбу. Она и слышать не хотела Машиных увещеваний. В глубине души Маша ее понимала. Наверное, все-таки для такой чудесной женщины, какой была ее сестра, маловато оказалось обзавестись квартирой, машиной и коттеджем в Апрелевке, а также двумя здоровенькими ребятишками и преданным мужем — зубным врачом, хотя и с пушистыми цыплячьими ногами и давно утраченной шевелюрой. А почему, собственно, маловато? Пусть он не красавец и, судя по всему, страдает от избытка либидо, но любит же он ее, и это самое главное.
И все-таки, наряду с жалостью Маша испытывала раздражение. В конце концов, за что боролась, на то и напоролась наша умница-красавица Катя. Что толку теперь сетовать на судьбу. Угнетал ее, понятно, не один испорченный отпуск и сопли у детей, а то, что она снова была беременна.
— Ты же всегда хотела троих детей, — напомнила сестре Маша.
— Я не отрицаю, не отрицаю, — захныкала та. — Только я уже смотреть не могу на свое отвисшее пузо! На груди, которые набухают от молока и превращаются в два астраханских арбуза. Мне дурно от одной мысли, что после родов я буду еще два года вскакивать по ночам, возиться с мокрыми пеленками и загаженными подгузниками! Ведь от этого озвереть можно!..
Слушая сестру, Маша почувствовала, что и у нее самой начинает кружиться голова. Однако она нашла в себе силы сказать:
— Не грусти, сестричка! Вечером я к тебе приеду, и мы спокойно обо всем поговорим.
Все это так странно. Особенно если принять во внимание то, с каким пьянящим восторгом Маше вспоминались звездные ночи в Минеральных Водах. Волк признался ей тогда, что хотел бы иметь от нее ребенка. Это его признание стало для нее наслаждением почище оргазма. При всей самовымуштрованности и бдительности Маши в этом отношении как-то так вышло, что за все время ее романа с полковником такие штучки, как диафрагма, пилюли и прочее, оказались напрочь забыты.
Разговор с сестрой лишь невыносимо обострил тоску и страстное ожидание завтрашней встречи с Волком. Единственным местом, где можно было немного отвлечься и забыться, был отдел новостей.
* * *
Итак, Маша сидела в отделе новостей и впитывала окружающую суету, как целебный бальзам или средство местной анестезии.
Она уже успела поставить перед собой чашку с растворимым кофе и блюдечко с крошечным бисквитом.
Отщипнув от пирожного и сделав глоток кофе, Маша увидела, как в отдел вплыло юное создание женского пола и, обольстительно покачивая бедрами, начало приближаться. Ее пухлые губки капризно подобраны. За щекой — шарик-леденец, одна палочка торчала наружу. Громадные зеленые глаза совершенно пусты. Но зато ягодички и грудки необычайно тверды и работоспособны, а ножки длинные-предлинные. Очаровательным щебетом эта птичка заставила вздрогнуть и оторваться от экрана монитора бородатого режиссера-серфингиста, уставившегося на нее с таким рефлекторным собачьим обожанием, словно он был цирковой дворнягой, на которой опробовали систему доктора Павлова. От одного взгляда на леденец за ее щекой у бедняги взбунтовалась предстательная железа. Казалось, ей достаточно было помахать сладким шариком на палочке у него перед носом, и он начнет скакать через горящий обруч или играть на барабане.