Великий полдень - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Морозов cтр.№ 25

Когда я погружался в мысли о Москве, то уже не знал наверняка, сплю я или бодрствую. Трудно было понять, возникала ли она в моем воображении, словно в ярком сне, или же представала в туманной реальности… О да, я уже соскучился по Москве так, как спустя много лет скучают по родине. Это любовь. Конечно, она мне приснилась. Как снилась каждую ночь. И невозможно было сказать, в каком воплощении она манила своей прекрасной тайной больше — во сне или наяву.

И вот быстро-быстро, в доли мгновения, облетев любимую Москву по всем ее частям, лучам, уровням и закоулочкам, я начал падать. Но не вниз, а вверх. Из мрака к свету…

Снова горел над кроватью ночник. Поздно ночью Наташа держала меня за руку и рассказывала о только что поступивших известиях. Во-первых, наш высочайший покровитель, дряхлый любитель архитектуры и прочих искусств, безволосый жрец и правитель государства, Его Высокопревосходительство изволил — таки после тяжелой и продолжительной болезни, но скоропостижно почить в Бозе. Действительно умер. А во-вторых, на Папу было совершено очередное покушение. Бомба взорвалась перед одним из въездов в Москву. Заряд, распределенный на три части, был заложен в туннеле у Дорогомиловской заставы. Три четверти туннеля обрушилось в мгновение ока, но бронированный лимузин Папы успел вылететь из туннеля в густом облаке пыли и пламени. Правда, задние колеса, бампер, фары — все выглядело так, словно автомобиль побывал в громадных стальных челюстях. Последние пятьдесят метров до ворот Москвы слегка контуженному Папе пришлось преодолевать пешочком. В Москве он был в полной безопасности. На Москве — то, слава Богу, все было совершенно спокойно.

Правду говорят: как встретишь Новый год, так и проведешь. Причем независимо оттого, подвержен ты этому суеверию или нет. Не сомневаюсь, что покушение на Папу было спровоцировано кончиной престарелого правителя. Кое кто, решив, вероятно, что власть пошатнулась, поспешил обнаружить свое нетерпение. И напрасно: все было предусмотрено и расписано.

Через три дня, как и полагается, со всеми протокольными почестями после массового шествия и отпевания, усопший правитель упокоился на Новодевичьем кладбище бок о бок со своими славными предшественниками. Государственный совет заседал уже на следующий день, и всенародные выборы были назначены на конец апреля. Многочисленные карманные кандидаты были впрыснуты в лоно политики скорее из соображений эстетических, нежели практических. Основным же кандидатом, как и договаривались, выдвинули лидера партийного большинства — нашего Федю Голенищева, любимого народом за простоту и юмор. Таким образом, система изолированных и уравновешенных сфер, внутри которой обосновался Папа, снова обретала центр.

Казалось бы такой незначительный эпизод, как смерть старика, не должен был вызвать бурных переходных процессов. Однако брожение-таки началось. Причем исподволь, буквально из ниоткуда, но весьма злокачественное, и события вскоре посыпались обильно. Увы, увы, человеческий фактор — всегда самая скользкая и предательская штука.

Уже в первый день после возвращения в Город, я почувствовал, что дело оборачивается неладно и меры взяты экстраординарные. Несмотря на то, что морозы еще стояли довольно сильные, на центральные улицы, а особенно в городские кварталы, примыкающие непосредственно к Москве, публика, словно чего-то ожидая, сходилась значительными толпами. Хотя никто, конечно, не знал и не подозревал, чего именно следует ожидать. Тревожный тон задавали траурная обстановка и сопутствующие ей мероприятия. Повсюду были выставлены усиленные военизированные наряды, во дворах на холостом ходу пыхтели тяжелые грузовики и бронетранспортеры. Впрочем, нельзя сказать, что публика была настроена исключительно на траурный лад. В подобной обстановке всегда возбуждается своего рода праздничный кураж, ажиотаж, жажда чего-то большего, чем просто наблюдение за рутинным исполнением церемоний. В такой атмосфере даже самый нелепый слух с готовностью подхватывается и раздувается до фантастических пределов.

Сначала заговорили о якобы грядущей грандиозной денежной реформе (хотя и младенцу было ясно, что реформировать, слава Богу, уже решительно нечего, поскольку этих реформ и так было проведено без счета). Затем пошли слухи о подспудных волнениях в армии и возможном выдвижении из армейской среды военного диктатора. Последнее связывалось с усилением активности так называемых теневых структур и готовящемся путче с последующей всеобщей криминализацией, повсеместным террором и анархией, чему могли противостоять лишь военные. И, наконец, договорились до того, что уже сформировано параллельное временное правительство, в планах которого не то произвести смену общественно-государственного строя (…какого на какой, интересно?!), не то вообще провозгласить отмену каких-либо национальных государственных институтов по причине построения одного общемирового дома, — что, само по себе, было бы, наверное, не так уж и плохо.

Конечно это были только журналистские утки и обывательские бредни, и не стоило бы обращать на них особого внимания, но жизненный опыт подсказывал, что с подобных бредней у нас обычно и начинается все самое паскудное.

Наши старички, у которых на такие дела был благоприобретенный нюх, отреагировали первыми: принялись обсуждать, не пора ли запасаться спичками, стеариновыми свечами и макаронами. Мой отец, которого я всегда искренне считал мудрым старичиной, вдруг приволок откуда-то с толкучки допотопную керосинку и принялся демонстративно ее чистить. Наташа, конечно, быстро ликвидировала этот приступ помешательства — вышвырнула антикварную керосинку вон, а свекра пригрозила отправить в специальный санаторий, но въедливый запах керосина остался, а вместе с ним ощущение тревоги: вот, мол, оно — началось!..

Через некоторое время я пересекся с профессором Белокуровым, который, будучи природным аналитиком и обществоведом, считал своим долгом находиться в курсе всех подробностей текущей политической ситуации, а также закулисных интриг. Доверительно склонившись к моему уху, профессор доходчиво и с научной точки зрения объяснил мне суть происходящего. Во-первых, учитывая нашу национальную специфику, любая смена правителя есть смутное время по определению, то есть предполагает наличие этой самой политической мути и ядовитого угара, а следовательно, порождает некоторые тревожные ожидания. Во-вторых, данный момент является чрезвычайно темным, можно сказать мистически и метафизически разломным, и обладает креативным свойством продуцировать всяческие турбулентности. Это его, профессора, дословная формулировка.

— Вот оно как, — молвил я.

Профессор авторитетно тряхнул брылями. Он спешил на ученый совет и, сутулясь, убежал. Вместо него, откуда не возьмись, материализовалась его богемная половина, которая взяла меня под руку и за чашкой кофе нашептала, что на самом деле все обстоит даже сложнее, чем объяснил профессор. А конкретно — «продуцированные турбулентности» еще бы ничего, но вот какой случился совершенно неожиданный сюрприз: наш домашний маршал Сева, ревностный служака и душа-человек, элементарно «дал говна».

— Чего-чего? — переспросил я, думая, что ослышался.