Он не сразу сообразил, почему перед глазами светятся разноцветные полупрозрачные листики, словно он все еще валяется на газоне в своем летучем сне, а когда вспомнил — понял и то, что спать больше ему совершенно не хочется.
— Хорошее у тебя ложе, мудрый волхв, — признал князь, выбираясь из ямы на плотно утоптанный иол. — Спал, наверное, всего несколько минут, а отдохнул на неделю вперед.
— Минут не минут, — пригладил подбородок старик, — а лошадей я твоих уже напоил и к березкам внизу привязал. Отдохнули за ночь, как бы не убежали. Молодые еще кобылки, рады повеселиться.
— Что, уже утро? — не поверил Андрей.
— Полдень, чадо мое, полдень миновал. Посему пей воду скорее да репой пареной закуси. Пойдем, покажу тебе травы, что по осени сбирать надобно. А то, поди, забыл половину?
— Может, чего и забыл, — признался Зверев. — Но немного. Понадобились летом твои уроки, кое-что использовал.
— Не перепутал чего? — строго уточнил колдун.
— Нет. Одного мужика от пьянства отучил. Жалко, убили его вскоре. А еще с колдуном древним управился. С Белургом. Не слыхал про такого?
— Слыхал, — неожиданно кивнул чародей. — Ариец, сказывали, он родом. К знаниям могучим был допущен и той силой пожелал мир себе подчинить. А я словом Свароговым меч сковал, способный жизнь из него выпить. Сеча была на севере где-то — уж и не помню, где. Давно было. Одолели и колдуна, и слуг его верных. Всех побили, никто обратно не ушел. Неужели уцелел?
— Холоп мой меч из него выдернул. Он и ожил.
— А меч, меч-то где?
— У меня, дома. Я его сберег.
— Обратно в колдуна воткни — он и успокоится, — посоветовал Лютобор.
Андрей только улыбнулся: мудрейший ведь человек, а советы зачастую дает такие, что хоть плачь! Так Белург и стоит, дожидается, пока его снова на острие наколют!
— Корзину прихвати, большую, — указал под лестницу колдун. — День ныне славный, светлый. До сумерек полную успеем набрать. Ныне аккурат боголюбник отцветает. Из его корзинок сок собирают и в настой кладут. Везение он во много раз для человека усиливает. В кости он выигрывать начинает, али в спорах. Можешь недруга таким снадобьем в друга превратить. На неделю счастливым сделать.
— Может, лучше самому выпить? — Андрей выбрал под лестницей самую большую корзину.
— Самому не надо. Он все везение в одну седьмицу сбирает. Семь дней везет, а опосля всю жизнь — ни одной удачи. Себе полезно чистотелом натереться али кошачьего глаза перед сном пожевать. Сказывают, духов невидимых после сего углядеть можно. Но я не пробовал. Хватает мне и различимых. Прости, отрок, не удержался я, глянул ночью на супружницу твою. Юна она больно, глупа. Не по своей вине она дитятю заспала. По неопытности токмо. Не было в ней зла.
— Ты думаешь, Лютобор, это известие способно оживить моего сына? — моментально напрягся князь. — Она отняла у него жизнь. Ты считаешь, это можно чем-то оправдать? И не тяни из меня жилы, без тебя тошно. Поговорим лучше о травках, ладно? А вечером отправишь меня домой — и мы решим эту проблему раз и навсегда. Буду считать ее обычным дурным сном. Помучаюсь с месяцок воспоминанием о кошмаре — и забуду. Все едино в такое поверить невозможно. Пойдем, мудрый волхв, пошли. Боголюбник отцветет, пока собираешься. Как люди потом удачу свою найдут?
Талисман
— Пасмурно сегодня, — недовольно заметил Лютобор, поднимаясь по пологому склону проклятой Сешковской горы. — Ни зги не видать. Вестимо, к дождю. Может, прольет наконец-то жаждущую землю. Бо лето зело сухим выдалось.
— Разве ты не можешь управлять погодой, волхв? Сам же учил, как дождь вызвать, как тучи разогнать.
— Так то стараться надобно, чадо. А я последние лет двести уставать стал сильно. Лишними хлопотами ради любопытства пустого заниматься ленюсь.
— На Полину-то ночью посмотрел… — буркнул себе под нос Андрей.
— Не на нее, на боль твою глянул. О тебе подумал, ученик мой непутевый… Куда ты так стремишься, зачем? Оставайся! Чем плох тебе этот мир?
— Раньше я хотел домой, Лютобор. Теперь же просто хочу убраться прочь. Где тут твой алтарь? Вроде на самый верх уже поднялись…
— Здесь, да растворится в воде подземной сила Змиулана, да придет сила Перуна огненного…
Что сотворил в темноте старый кудесник, Андрей не разглядел, но в нескольких шагах левее вспыхнул скромный, на два полешка, огонек.
— Как ты это делаешь, волхв? — удивился князь. — Меня ты этому заклинанию не учил!
— Ты так торопишься уйти, чадо, что все равно не успеешь познать всей моей мудрости, — горько посетовал колдун. — Раздевайся, ложись на камень. Ну да не первый раз пытаемся, сам знаешь.
— Опять душу хочешь отнять? Ведь ни разу это добром не кончалось. Только смертью. Сотвори заклятие на возвращение всего тела!
— Последний раз попробуем, отрок. Все же душу я из мира твоего забирал, без плоти. Да и не готов я к иному заклятию. Может, обождешь до нового полнолуния?
— Ну уж нет! — принялся разоблачаться Андрей. — Загостился я тут у вас, хватит.
Взгляд молодого человека упал на розовые прямоугольники окон, что светились за камнем, по ту сторону протоки крестообразного озера. На миг он запнулся, вспоминая суровую заботу боярина Лисьина, голос здешней матушки, неизменно готового прийти на помощь Пахома… Мотнул головой и решительно вытянулся на холодном шершавом камне.
— Давай, мудрый волхв, призывай богов древних и неведомых, пусть крутят свою машину времени.
— Замкни уста, несчастный, — грозно оборвал его колдун, — ибо отдаешь душу свою на милость богов. Бойся их гнева, а пуще того бойся их милости. Пусть они всего лишь снизойдут к мольбам твоим и исполнят испрошенное…
В этот раз Зверев даже не успел услышать слова древних заклятий, как ощутил падение в огненную бездну. Его закружило, несколько раз перекувырнуло, ударило головой, и от страшной боли он громко застонал.
— Ой, мамочка, роди меня обратно… — Он перекувырнулся еще раз, согнулся, лежа на боку, и схватился руками за затылок. — О Господи, за что, почему?
Над самым ухом послышалось тревожное ржание. Зверев осторожно приоткрыл глаза — и увидел у самого носа конскую морду с шевелящимися влажными ноздрями. Черные глаза, прядающие уши, рыже-бурая шерсть. Князь с огромным облегчением вздохнул: похоже, в этот раз обошлось без дурных фокусов. Домой не попал — так хоть в своем времени остался.
— Ну что, муругая моя… — Скривившись от боли, он сел, оперся руками о землю и ощутил под руками снег. Зачерпнул, прижал горсть к затылку. Стало немного легче.
— Ну как, Васька, жив? Ранен? — спешился рядом гладко бритый морщинистый мужик в потертом овчинном тулупчике и шапке-ушанке с красной эмалевой звездочкой на лбу. — Куда тебя? Кровь, кровь есть?