Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - читать онлайн книгу. Автор: Николай Ляшенко cтр.№ 49

— Место уж больно опасное. Видите, как бешено бьют немцы, — ответил нам ездовой, когда мы остановили его, чтобы уложить раненого на сани.

Действительно, интенсивность обстрела все возрастала, над нашими головы со страшным визгом проносились снаряды и рвались тут же, неподалеку, сотрясая землю и воздух; укрываясь от них, то и дело приходилось нырять в свежие воронки — но нельзя же этим оправдывать бездушие!

Отправив раненого, мы двинулись дальше. По дороге лейтенант рассказал, что окончил курсы «Выстрел» и теперь с назначением командира роты идет в полк, который он мне назвал. По разговору я понял, что по национальности он не русский, откуда-то с севера, коми-зырянин или чуваш. Мы прошли километра три-четыре, но знакомых я пока никого не встретил. Из расспросов встречных мы узнали, что на этом участке бой ведет 66-я дивизия, а слева от нее работает 3-я Гвардейская, следовательно, нам необходимо податься вправо. Свернув, мы пошли по направлению к большому лесу, темной стеной подступавшему к болоту, и здесь нашли наконец свою дивизию. Таежный лес был до предела забит транспортом, складами и солдатами, которые быстро растаскивали по блиндажам и землянкам сухой валежник, бурелом, здесь этого добра было немало. Но искомого полка здесь не оказалось, он был все еще где-то впереди.

«Вот так закурили...»

Только к концу дня мы добрались до КП полка, и уже ночью связные отвели нас в 1-й стрелковый батальон, где меня встретили как старого знакомого. Александрова после короткого знакомства отвели в роту, куда он был назначен, а я остался на КП батальона. Командир батальона Гайворонский, теперь уже капитан, все еще командовал своим батальоном, а вот комиссар был у него другой — мой довоенный друг, политрук Магзумов.

Молодой, энергичный и умный человек, Магзумов обладал поистине чудесным, мягким и каким-то объемным человеческим характером. Его нельзя было увидеть злым, сердитым или даже хмурым — никогда! Его лицо всегда сияло еле заметной и, кажется, свойственной лишь ему одному радостью, улыбкой. Преданнейший коммунист, неподдельный патриот, он до конца отдавал все свои силы, знания, способности делу, на которое его поставила партия. Казах по национальности, он любил русский язык и очень хорошо владел им, и лишь иногда можно было уловить легкий акцент.

Незадолго до начала войны Магзумов демобилизовался из рядов Красной Армии в звании помкомвзвода и стал пропагандистом, работали мы в одном отделе, и я, как старший по возрасту и по службе, всегда ему помогал, стараясь воспитать в нем сознательное отношение к делу, вдумчивость, критический анализ явлений жизни. Глядя теперь на возмужавшего, стройного, подтянутого офицера Красной Армии, я душевно радовался за своего брата-казаха Таласа Магзумова.

Рад был такому помощнику и командир батальона, было видно, что уважал он своего комиссара искренне, непритворно, они даже есть не могли порознь, один никогда не садился за стол без другого.

В землянку комбата были вызваны парторги рот и агитаторы, которым я рассказал о международном, внутреннем и военном положении нашей страны, о великом и символичном разгроме немцев под Москвой, на юге страны и здесь, под Тихвином, где дерутся и казахские дивизии, одна из которых, 316-я Панфиловская, стала легендарной. Потом выступали парторги и агитаторы рот, они наперебой убеждали меня, что и воины нашей дивизии не отстают от своих легендарных собратьев, перечисляли своих героев, восхищаясь их мужеством, стойкостью, солдатской выносливостью, — и я этому верил, потому что я все это сам видел и знал.

Под утро мы разошлись по ротам, где провели среди солдат беседы на те же темы. Настроение у солдат и офицеров было хорошее, чувствовалось, что все они борются с врагом с полным сознанием долга, не было здесь ни хлюпиков, ни опустившихся. Принимая живое участие в беседах, солдаты расспрашивали не только о событиях на фронтах и в тылу, их интересовало, кажется, все и на всем белом свете, и они с энтузиазмом на все реагировали. Меня поражала их неуемная любознательность! Говорил ли я о крепнувшем военном хозяйстве нашей страны, или поднимавшемся мощном партизанском движении и движении Сопротивления в странах, порабощенных фашизмом, или рассказывал об успехах нашей армии на отдельных участках фронта, или о помощи союзников — все их интересовало, все для них было важно.

Утром, сидя на корточках в мелкой еще траншее, я разглядывал ничейную территорию, то есть пространство, лежащее между передовыми позициями противников. Здесь еще не было глубоких и хорошо оборудованных позиций ни с той ни с другой стороны, не было ни минных, ни проволочных заграждений; здесь противников разделяла только высокая насыпь железнодорожной линии, но именно овладение этой насыпью и было той заветной мечтой командования нашего фронта и армии, ради которой сражались здесь целых три дивизии.

Итак, одна задача была выполнена — мы пробились, вышли к железной дороге. Но бои не только не прекратились, они даже не утихали. Вкопав танки в железнодорожную насыпь, немцы буквально заливали огнем наши позиции. Выбить же их из насыпи было очень трудно. Даже прямой наводкой из пушек полковой артиллерии взять их было невозможно, так как с противоположной стороны танки до самых орудийных башен были закопаны в насыпь, только ствол пушки лежал на рельсах, а пулеметчики вели огонь либо из-за башен тех же танков, либо из оборудованных в насыпи огневых точек.

Густой лес, в котором находились наши окопы, оканчивался впереди окопов метрах в двадцати-тридцати, дальше шла полоса отчуждения, вся вырубленная и расчищенная от лесин. Невысокие голые пни, торчащие на всей полосе, напоминали, что недавно здесь стоял такой же густой лес, как тот, в котором мы находимся. Слева виднелся виадук, под ним протекал ручей, а вправо вдоль линии тянулась открытая полоса отчуждения.

Ознакомившись с обстановкой и положением наших передовых позиций, я поговорил с командирами, политруками и парторгами рот.

— Возможно, — сказал я, — нам предстоит воевать здесь еще долго. — И посоветовал: — Следует поглубже зарыться в землю: укрепить и благоустроить все огневые точки, углубить и удлинить ходы сообщения и как можно лучше укрыть и обезопасить жилые землянки. Нужно сделать наши огневые точки, блиндажи и землянки неуязвимыми хотя бы для снарядов и мин среднего калибра. В то же время необходимо непрерывно — и днем и ночью, вести огонь по фашистам из всех видов оружия, не жалея патронов, не давать им возможности поднять головы: мы должны заставить их ползать на брюхе по нашей земле, а не расхаживать в рост — вот наша задача.

Через два дня я снова был на КП полка. С самого утра немцы открыли усиленный огонь. Били они слепо, по площадям, но так как сам плацдарм был еще небольшим, даже этот слепой огонь причинял нам немало вреда. А следом появились целые эскадрильи бомбардировщиков. Наш лес гудел, стонал и трещал.

Я сидел на КП полка, который представлял собой длинную землянку, наполовину врытую в землю (глубже не позволяла грунтовая вода), верхняя половина стен была выложена из торфяника. Накат был очень слабым. Вход в землянку завешен плащ-палаткой. В проходной части слева было вырыто углубление примерно на два штыка, справа возвышались земляные нары, покрытые толстым слоем еловых веток; в переднем левом углу на вбитых кольях был сооружен маленький столик для телефона и небольшой коптилки; выкопанная в стенке небольшая ниша приютила железную печку, в которой ярко горели сухие дрова.