Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - читать онлайн книгу. Автор: Николай Ляшенко cтр.№ 111

Когда я вскоре проходил по дороге, где лежала разбитая немецкая мотомеханизированная дивизия, от ужаса у меня на голове волосы поднимали шапку. Такого побоища, наверно, не видело и Куликово поле.

Невысокая насыпь шоссейной дороги, проходившей среди мелкого березняка, была на протяжении двух-трех километров буквально завалена трупами и разбитой техникой. Разбитые танки, бронетранспортеры, мотоциклы и бронемашины. Тела убитых валялись, как бревна, разбросанные взрывами, и так густо, что пройти, не наступая, не было возможности. В разных позах. В разной одежде — в кожаных пальто и меховых куртках, в серо-зеленых шинелях и в стеганых ватниках, утепленных сверху обыкновенной мешковиной; на ногах вообще черт знает что: кожаные и полукожаные сапоги, суконные бурки и рабочие ботинки, затолканные в плетеные из соломы боты-лапти, на других были старые подшитые валенки, были и в хромовых сапогах, обмотанных сверху обрывками старого цветастого крестьянского одеяла; головы убитых поверх форменных головных уборов были закутаны шарфами, женскими полосатыми и клетчатыми шалями, вязаными шерстяными женскими косынками и просто обрывками детских байковых одеял. Общее впечатление было — какая-то рвань. И повсюду — в разбитых машинах, в опрокинутых бронетранспортерах, в перевернутых тараном наших танков бронеавтомобилях и танках виднелись или валялись на земле целые и разорванные крестьянские подушки в цветных ситцевых наволочках, шерстяные, байковые и стеганые одеяла; гонимые ветром, перья из разорванных подушек роями носилось между разбитыми, сгоревшими и опрокинутыми машинами и орудиями. Из-под сиденья одного перевернутого бронетранспортера вывалился рулон яркой ковровой дорожки, содранный с пола какой-то уютной русской избы, тут же валялся раздавленный фигурный самовар. А из разбитого танка вывалилась целая галантерейная лавка: красивые парфюмерные коробки с золоченой маркой «ТЖ», дамские чулки, бусы, серьги, гребенки, брошки, отутюженные женские шелковые шарфы.

— Вот это побили! — неожиданно вырвалось у меня.

Остатки «голубой дивизии» франкистской Испании

Гитлеровцы в панике отступали, стремясь выскочить из мешка, который им приготовили наши два фронта. Войска Волховского фронта широкой полосой преследовали противника и, успешно отражая сопротивление, двигались на запад — навстречу Ленинградскому фронту.

Зимний солнечный день поднимался с востока ярким и сверкающим. Фронт ушел вперед уже на несколько километров. В воздухе стояла какая-то торжественная тишина. После ураганного боя — на фоне разрушенных блиндажей, взорванных дотов и дзотов, разбитых танков и бронемашин, перевернутых орудий, множества трупов и еще не всюду подобранных раненых — такая тишина вызывает целую гамму чувств и размышлений. Но нельзя было, не время давать волю своим чувствам и размышлениям. Шла священная война с диким захватчиком, стоны миллионов задавленных фашизмом людей взывали о помощи; нужно было воевать, идти вперед, чтобы полностью очистить нашу священную землю от поработителей и помочь всем народам Европы, оказавшимся под пятой фашизма.

Идти по шоссе из-за трупов было невозможно, и я свернул, чтобы найти иной путь, общечеловеческий, вышел на небольшую высоту и оглядел окрестности. Далеко позади остался лежать под голубым покровом толстого льда теперь уже навсегда освобожденный седой Волхов. На юге расстилалось древнее Ильмень-озеро, покрытое белой скатертью льда и снега. А справа, вдалеке, виднелись развалины тысячелетнего Новгорода, на его окраине возвышалось одинокое похожее на больницу кирпичное здание — единственное уцелевшее в городе. Дорожные батальоны уже хлопотали над расчисткой дорог и завалов; веселые регулировщицы, обнаружив ящики немецких разноцветных ракет, салютовали в честь нашей победы.

Штаб и политотдел нашего корпуса разместились в усадьбе разграбленного немцами совхоза. До нашего прихода здесь располагался штаб «прославленной» испанской фашистской «голубой дивизии». На ее месте мы захватили многочисленные склады военного имущества, сама же дивизия позорно бежала, не приняв боя. На месте стоянки фашистской «голубой дивизии» нас всюду преследовал запах лимона. В канцелярии, в солдатских общежитиях, на складах — куда ни загляни, повсюду в нос ударял этот запах, и только выйдя на воздух, ты ощущал свой — родной, русский аромат еловой и сосновой хвои, а леса тут были обширные.

Кроме натуральных лимонов здесь осталось множество ящиков с алюминиевыми тюбиками, в которых содержались... опять-таки лимонные таблетки. Этими таблетками запаслись почти все наши солдаты и офицеры, они хорошо растворялись в чае, приятно его сдабривая. Вот, собственно, и все, что осталось в памяти от этой «голубой дивизии».

Фаустпатроны

На возвышенностях, откуда река Луга берет свое начало, гитлеровцы намеревались задержать нас надолго. На этой сильно пересеченной местности они настроили множество оборонительных опорных пунктов и узлов сопротивления. Здесь же мы впервые познакомились с фаустпатронами. Взяв штурмом небольшую деревню, она являлась важным опорным пунктом в системе обороны немцев, мы обнаружили в одном из дворов несколько ящиков с упакованными снарядами необычной формы. Весь снаряд состоял из метровой металлической трубы диаметром полтора-два дюйма, на конце которой была укреплена стальная болванка диаметром пятнадцать-шестнадцать и длиной двадцать — двадцать пять сантиметров. Несмотря на необычную форму, нетрудно было понять, что это боевой снаряд, но ни его название, ни назначение и боевые свойства нам тогда еще не были известны.

При взятии деревни были подбиты три наш их танка: два Т-34 и один KB, шедшие один за другим, причем у двух передних Т-34 были разворочены левые борта, а с шедшего за ними KB была сбита орудийная башня и отброшена метров на пять за кювет шоссе. Такие тяжелые повреждения, естественно, заинтересовали нас, они могли быть нанесены только прямой наводкой орудия большого калибра, поэтому, взяв деревню, мы принялись тщательно разыскивать огневые позиции этих орудий. Но, несмотря на все наши усилия, никаких признаков таких орудий ни в деревне, ни в ее окрестностях обнаружено не было. Да, собственно, со стороны, откуда были подбиты наши танки, никаких позиций и быть не могло, так как с той стороны к шоссе примыкало болото, и хотя стояла уже середина зимы и болото сковало морозом, тем не менее для огневых позиций тяжелых орудий это место совершенно не годилось. С дальних же позиций при навесной траектории таких повреждений никакая известная нам артиллерия нанести не могла.

Продолжая поиски огневых позиций загадочного орудия, нанесшего нашим танкам столь тяжелые повреждения, мы вдруг обнаружили именно с левой стороны шоссе, метрах в сорока-пятидесяти от подбитых танков, какие-то лежбища, выкопанные в снегу и специально замаскированные, где по всем признакам лежали солдаты противника, укрывшись за снежными брустверами. Однако, рассуждали мы, если бы отсюда стреляли по нашим танкам из какого-либо противотанкового орудия, то следы орудия или какие-нибудь принадлежности все-таки остались бы на месте. Но ничего подобного найдено не было, даже обычной копоти, оседавшей на снег после выстрела из любого орудия, не было обнаружено — снег вокруг лежал чистый и нетронутый, кроме следов лежки человеческих тел. Однако следы на снегу, притом свежие, показывали, что группа солдат противника проследовала из деревни к лежбищам и обратно. Следовательно, наши танки были подбиты только отсюда, именно с эти лежбищ и ни с какого другого места. Но чем, каким оружием? Только спустя некоторое время, из слов военнопленных немецких солдат мы узнали, что наши танки у той деревни были подбиты именно фаустпатронами.