Гитлеровцы усилили террор. Они запугивали народ, грозя ему беспощадными карами. Но тщетно. Народ оставался стойким и непреклонным. Его любовь к родине нельзя было убить. Клемент Готвальд хорошо выразил заветные думы народа:
«История чешского народа не кончается пятнадцатого и шестнадцатого марта 1939 года. Мир ошибся бы, если бы он стал считать, исходя из факта, что чешский правящий класс капитулировал без боя, а словацкая буржуазия даже добровольно надела себе на шею гитлеровский хомут, будто чешский и словацкий народы одобряют это позорное поведение правящего класса. Отнюдь нет! Чешский и словацкий народы поведут подпольную борьбу против режима оккупантов и колонизаторов, против чужеземного ига фашистской Германии. Борьба будет чрезвычайно тяжелой».
Над Чехословакией опускалась ночь. Но в ночи уже трепетно мерцали огоньки гнева народного. Они были пока еще разрозненны, эти огоньки. Но придет час, и они превратятся в пламя.
Книга вторая
Борьба
Глава первая
1
Длинный барак дрезденского пересыльного лагеря тонул в полумраке. Крохотные электрические лампочки в проволочных колпачках излучали тусклый и скудный свет.
Обитатели лагеря спали. Во всяком случае, обязаны были спать. Час назад прозвучал сигнал к ночному отдыху, и всякое движение в черте лагеря прекратилось. Только охранники с автоматами в руках расхаживали в строго обозначенных районах своих постов.
В бараке под номером 6 на трехъярусных нарах, сколоченных из необстроганных досок и устланных истертой в труху соломой, лежали заключенные. Лежали вплотную друг к другу, укрывшись жалкими остатками своей верхней одежды; не было ни матрацев, ни одеял, ни подушек.
Только физически сильные люди были еще способны на относительно нормальный сон. На долю остальных выпадало тревожное, чуткое забытье; во сне стонали, выкрикивали проклятия, кого-то упрашивали, о чем-то молили. Даже в забытьи не покидала их действительность каторжного лагерного дня, некоторые и вовсе не спали. Среди приглушенных вздохов и стонов осторожно переговаривались. В глубине барака, в самом его темном углу, кто-то говорил:
— Теперь перечисли мне все дни недели!
Негромкий голос старательно перечислял:
— Неделе, понделек, утерек, стришеж, чтвртек, патек, собота…
— Здорово, Максим! Честное слово, здорово! — в восторге отозвался первый. — Из тебя, как я вижу, выйдет толк.
— Дай бог, как кажут украинцы, нашему теляти вовка зъисты, — скромно ответил на похвалу Максим.
Учитель, Антонин Слива, рассмеялся.
— Ну, с тебя на сегодня хватит, — сказал он. — Теперь примусь за Константина.
— Хватит так хватит, — согласился Максим, лег на спину и подсунул под голову сильную, обнаженную по локоть руку.
Второй русский, кого Антонин назвал Константином, лежал у стены. Он приподнялся, оперся на локоть и вынул изо рта соломинку.
— Готов к испытанию, — сказал он.
— Давай так, — начал Слива. — Ты говори со мной по-чешски, а я буду отвечать тоже по-чешски и поправлять там, где ты оступишься.
Урок возобновился…
Пять лет прошло с тех пор, как томятся в концентрационных лагерях подполковник Иржи Мрачек и его бывший ординарец Антонин Слива, схваченный в Праге в марте тридцать девятого года.
Тяжелые годы. Десятки тысяч невинных люден, изнуренных непосильным трудом, замученных зверскими побоями и жестокими пытками, умерли на их глазах. Бывали дни, когда Мрачек и Слива падали духом, теряли веру в себя, в людей, — и все-таки выдержали, выстояли, прокалились в огне страдания. Антонин возмужал, в характере его появились новые черты: он стал сдержаннее и спокойнее, посуровел, научился рассчитывать каждый свой шаг, каждое слово.
Мрачек изменился еще решительней, еще резче. Всенародная борьба против фашизма — вот чем жил теперь он и что давало ему силы жить.
К этому Мрачек пришел не сразу, не вдруг, борясь с самим собой и с теми иллюзиями, которые он сам для себя создал.
Когда фашистские орды вторглись в пределы Советского Союза, Мрачек говорил Антонину:
— Сам видишь, мой юный друг, что получается: даже русская армия, прославившая свое оружие в веках, не может сдержать гитлеровцев. Закрывать глаза на факты глупо. За три года Гитлер подмял под себя одиннадцать государств. Неслыханное в истории дело!
Антонин спорил со всей горячностью своего открытого сердца. А Мрачек продолжал:
— Тебе, человеку по существу штатскому, не понять всего смысла этой военной катастрофы. Вдумайся: Австрию, Чехословакию и Данию Гитлер захватил без всякого сопротивления, на Люксембург у него ушел один день, Голландию оккупировал за шесть дней, Польшу, Югославию, Бельгию — за восемнадцать, Норвегию — за двадцать четыре, Грецию — за двадцать семь, Францию — гордую Францию, давшую миру Робеспьера, Марата, Наполеона, знаменитую своими революциями, — он прошел из конца в конец за сорок четыре дня.
— Это не военные победы, — возражал Антонин, — все эти страны ему продали, как продали нас. Ему преподнесли их на блюде.
— А Россия? Россию тоже преподнесли ему на блюде?
— Нет! России вы, Иржи, не знаете.
— Что меняется от того, знаю или не знаю? — обижался Мрачек. — Достаточно знать, что дивизии Гитлера уже на подступах к Москве.
— Это еще ни о чем не говорит. Наполеон и в самой Москве был, а чем он кончил — вам, человеку военному, известно лучше, чем мне. Я не искушен в науках, но кое-что слышал. Знаю, к примеру, что враги, вторгавшиеся в просторы России за все время ее существования, всегда находили могилу на русских просторах. Так было со шведами, татарами, поляками, тевтонскими рыцарями, французами. Так случится и с фашистами.
— А как она справится один на один с врагом, который подчинил себе всю Европу? Гитлер согнал на восточный фронт более ста пятидесяти вымуштрованных боевых дивизий. Ты шутишь! Или не понимаешь, что это значит?
Антонин понимал — не понимал Мрачек.
В конце концов Мрачек и Антонин оказались в Ораниенбургском лагере. Сюда были согнаны представители многих национальностей, и в их числе пленные русские солдаты и офицеры. Кто первый заложил основу подпольной лагерной антифашистской организации — сказать трудно. Но так или иначе, несмотря на строжайший режим и драконовские порядки, подпольная организация существовала и действовала. Она проводила саботаж в больших масштабах, вела активную политическую работу, готовила лагерное восстание.
В Ораниенбургском лагере Мрачек и Слива примкнули к этой подпольной антифашистской организации.
Здесь до них дошла весть о разгроме фашистских полчищ под Москвой.
В начале сорок второго года Мрачек и Слива попали из Ораниенбургского лагеря в Равенсбрюкский, потом в Вальдгеймский, затем в Маутгаузенский и, наконец, летом сорок третьего года — в Бухенвальдский лагерь.