Спасибо отцу, он уже позаботился об обеде, поставил на плиту суп и жаркое. Оставалось только накрыть стол.
Божена тотчас взялась хозяйничать, развернула покупки. Расстилая скатерть, она рассказала о своей встрече с Антонином и о том, что он задержал ее.
— Мы больше получаса проболтали с ним на скамейке, — сказала она.
Нерич насупился. Опять этот Антонин! Что ему нужно? Какого дьявола он преследует ее? Его подмывало саркастически спросить Божену, о чем же они говорили в течение получаса, но он не решился. Выручил Ярослав Лукаш.
— Ну, что новенького у Антонина?
— Что он мог сказать нового? Он просто по-товарищески посоветовал мне не торопиться выходить замуж.
Лукаш засопел трубкой.
— Да, Антонин…
Откровенность Божены не понравилась Неричу. Какое дело Антонину до личной жизни Божены? Конечно, влюблен. Иметь соперника в лице сотрудника Корпуса Нерича никак не устраивало. Из ревности начнет подкапываться, следить, выискивать. Надо быстрей решать со свадьбой и этим покончить со всеми притязаниями Антонина.
— Мне было так жалко его сегодня, — с грустью призналась Божена. — Он замечательный товарищ, честный и верный.
— Да, Антонин настоящий человек, — подтвердил Лукаш и нахмурился.
Сели за стол. Имя Антонина больше не упоминалось. Нерич продолжал свой рассказ о борьбе югославских партизан с гитлеровцами.
Когда обед закончился, Нерич несколько официально обратился к Лукашу:
— Мне очень трудно таить свои мысли. Я бы хотел поговорить с вами, товарищ Лукаш, как коммунист с коммунистом.
Божена встала, чтобы уйти, но Нерич задержал ее.
— Ты тоже должна об этом знать, — сказал он.
Она опустилась на стул и внимательно посмотрела на Нерича, потом на отца.
Нерич заметно волновался.
— Я не мог говорить об этом раньше, не зная, какой прием и какое доверие встречу здесь. Теперь вижу, что говорить нужно. — Он сжал между пальцами сигарету, она лопнула, табак рассыпался. — Можно сказать, я бежал из Югославии, из своей родной страны.
— А в чем дело? — спросил заинтересованный Лукаш.
Нерич потеребил свои волосы.
— Собственно, еще ничего не случилось. Все зависит от меня самого. Мне предложили работать на дипломатическом поприще — я отказался. Вы спросите, почему? Отвечу откровенно. Я подумал: если я приму на себя дипломатическую миссию, то мне могут навязать и миссию разведчика. Ну, а я не рожден для этого. Мне это претит. Я не могу представить себя в роли человека, который живет двойной жизнью. Вы понимаете меня, товарищ Лукаш? Не могу. Это противно моей природе…
— Ну, и отказались? А как вы сумели выехать?
— Сейчас расскажу. Я отказался от постоянного дипломатического поста, сказал, что работа эта мне не по плечу. Но решил принять поручение эпизодическое, которое мне помог получить старый друг отца. Да, если бы не это, я не сидел бы сейчас здесь. Я поручение использовал как предлог, чтобы покинуть родину.
Лукаш выбил трубку, взял щепотку табаку, вдавил его пальцем и зажег. Брови его сошлись на переносице, образовав одну широкую полосу.
— Да, — проговорил он, — не совсем ладно получается. И что же вы решили делать?
Нерич поднял голову.
— Отказаться от гражданства своей родины… Что еще можно придумать? А с миссией придется покончить сразу. — Он неторопливо вынул из кармана лист бумаги и развернул его. — Я написал заявление. Не знаю, убедительно или нет. Уж как получилось. — Он протянул заявление Лукашу. — Мне что? Я специалист, врач, знаю чешский язык не хуже родного. Мне предлагают работу в заводской амбулатории.
Пока Лукаш читал, Божена обдумывала создавшееся положение. Все, что сказал Нерич, она восприняла как свое личное дело и мысленно уже изыскивала способ помочь ему. «Он не должен оставаться одиноким, ему очень трудно, горько. И я буду с ним, помогу ему снести тяжесть, которая легла ему на плечи».
— Дело очень щепетильное, и тут советовать рискованно, — сказал Лукаш, возвращая Неричу заявление.
— Я понимаю, — ответил Нерич. — Но я уже решился.
Глава десятая
1
В гостиной посольства за круглым полированным столом в мягких креслах расположились Борн, Сойер и Прэн.
Борн только три часа назад появился в Праге, и его подручные Сойер и Прэн сразу заметили, что сегодня у шефа в высшей степени хорошее настроение. Верным признаком такого настроения всегда служила словоохотливость Борна, а также благосклонное желание послушать других.
Борн долго и красноречиво описывал политическую обстановку в Вашингтоне, откуда он только что прилетел, рассказал о положении дел в американской зоне Германии, по которой он якобы уже соскучился, восторженно отозвался о вновь устроенной им базе недалеко от Регенсбурга, на которую он возлагает большие надежды. После этого он со вниманием слушал рассказ Сойера о делах чехословацких. Больше всего его интересовали последствия засухи, постигшей Чехословакию.
— Как видите, мать природа тоже на нашей стороне — воскликнул он. — Такого неурожая чехи уже сто лет не видели. Это замечательно. Я по личному опыту знаю, что с голодным человеком значительно легче сговориться, чем с человеком, плотно набившим свой живот. И вы должны это учесть в своей практической работе. Во время голода у многих отпадает охота заниматься политикой. Голод захлестнет людей, как петлей. Наша задача будет состоять в том, чтобы точно знать, когда эту петлю надо поотпустить, а когда затянуть потуже. Это очень важно. Надо вовремя подбросить кусок хлеба — и так подбросить, чтобы человек почувствовал, за что его кормят. Каждый человек, получивший кусок хлеба, должен стать нашим человеком в полном смысле этого слова…
Борн проявил большой интерес к личности генерального секретаря национально-социалистической партии Владимира Крайны.
— Как он сейчас котируется?
Ответил Прэн:
— Как и положено генеральному секретарю партии. Имеет солидный вес, не в плохих отношениях с президентом, не говоря уже о руководящей головке национальных социалистов. Многие пропагандируют его как человека, пострадавшего от немцев. Ведь он же сидел в лагерях.
— Кто из вас знает его лично?
Сойер и Прэн переглянулись. Оба они не были знакомы с Крайной.
— Это минус. Дружба с такими людьми всегда может принести пользу. Что ж, видно, мне раньше вас придется познакомиться с ним. А я пока попрошу об одном: установите наблюдение за домом уважаемого господина Крайны и, как только он останется один, немедленно доложите мне.
— А если это произойдет ночью? — спросил Сойер.
— Не имеет значения. В любое время суток. А теперь помогите мне разрешить спор. — Борн вынул из кармана два одинаковых по размеру небольших снимка и небрежно бросил их на стол. — Меня уверяют, что это родные братья и к тому же у обоих шрам на носу. А я утверждаю, что они совершенно посторонние друг другу люди. Во Франкфурте и Вашингтоне я по этому поводу заключил пари. Как ваше мнение?