Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - читать онлайн книгу. Автор: Олег Казаринов cтр.№ 39

Я. Гашек знал, о чём писал.

«Во время боя не один в штаны наложит, — заметил кто-то из конвоя. — Недавно в Будейовицах нам один раненый рассказывал, что он сам во время наступления наделал в штаны три раза подряд. В первый раз, когда вылезли из укрытия на площадку перед проволочными заграждениями, во второй раз, когда начали резать проволоку, и в третий раз, когда русские ударили по ним в штыки и заорали „ура!“. Тут они прыгнули назад в укрытие, и во всей роте не было ни одного, кто бы не наложил в штаны. А один убитый остался лежать на бруствере, ногами вниз; при отступлении ему снесло полчерепа, словно ножом отрезало. Этот в последний момент так обделался, что у него текло из штанов по башмакам и вместе с кровью стекало в траншею, аккурат на его же собственную половинку черепа с мозгами. Тут, брат, никто не знает, что с тобой случится».

Общий сатирический фон книги провоцирует истолковать приведённое описание как грубоватый солдатский юмор.

Но это не юмор.

Внимательно изучающие тему писатели отмечают у солдат те же симптомы страха во время боя. В частности, Э. Золя, описывающий события Франко-Прусской войны 1870–1871 гг.

«Безумный страх овладел Морисом. Он обливался потом, испытывая мучительную тошноту, неотразимую потребность бежать со всех ног прочь отсюда и выть. Жан бранил его жёсткими словами, зная, что человеку иной раз придают храбрости хорошим пинком. Другие солдаты тоже тряслись. У Паша глаза были полны слёз, он невольно тихонько стонал, вскрикивал, как маленький ребёнок, и не мог от этого удержаться. С Лапулем приключилась беда: ему так свело живот, что он спустил штаны, не успев добежать до соседнего плетня. Товарищи подняли его на смех, стали бросать в него пригоршнями землю; его нагота была предоставлена пулям и снарядам. Со многими солдатами случалось то же самое; они облегчались под общий хохот, под град шуток, которые придали всем смелость».

Мой дед иногда упоминал «мокрые портки» на фронте, но я в детстве почему-то думал, что он так шутит. А потом и на себе испытал, как это бывает. Когда, например, на ночной улице приходится драться с троими растатуированными отморозками. Ты бьёшь, тебя бьют. Сбивают с ног. Поднимаешься. Физиономия в крови. Кулаки тоже. Вроде бы ведёшь себя вполне достойно, по-мужски, не малодушничаешь, с матерным ором нападаешь сам. Каждый нервик натянут, дрожит до звона. И вдруг чувствуешь, как по ноге непроизвольно начинает струиться что-то тёплое и противное. И недоумеваешь в такой момент, и стыдишь себя, и злишься на несовершенство человеческого организма, а поделать ничего не можешь.

Чего же говорить об атаке на пулемёты, о штыковом бое!

Ещё раз подчеркну, медики считают нормальной психической реакцией на войне «тремор, мышечное напряжение, потливость, тошноту, незначительную диарею, частое мочеиспускание, учащённое дыхание и сердцебиение, тревожность, беспокойство».

Обратите внимание, это — нормально.

Офицерам при этом просто не рекомендуется «фиксировать излишнее внимание на этом состоянии подчинённых, подчёркивать серьёзность положения, высмеивать или оставаться безучастным». Наоборот, они должны общаться с солдатами, поддерживать их, указывать на положительные моменты и ни в коем случае не ослаблять своего чёткого руководства подразделением.

Отсюда все эти «хладнокровные» окрики опытных офицеров под огнём врага: «Идти в ногу! Не прибавляй шагу! Вперёд — равняйся! Не шевелиться!» Только чтобы подчинённые не подумали, что остались без командования, предоставленные сами себе. Они, как дети, должны всё время слышать голос отца-командира, который всё знает, ничего не боится.

В противном случае — страх, паника, поражение, смерть. А так — есть шанс уцелеть, есть надежда выйти живым из этого ада.

Знаток тёмных глубин человеческой психики Ф.М. Достоевский в своём романе «Идиот» подметил: «…Приведите и поставьте солдата против самой пушки на сражении и стреляйте в него, он всё ещё будет надеяться, но прочтите этому самому солдату приговор, и он с ума сойдёт или заплачет. Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия?»

Не надо думать, что даже для самых мужественных солдат пережитые бои проходят без последствий.

Сержант Андрей Волков, воевавший в Чечне, рассказывал: «У меня по стрельбе хорошие оценки были, но человек от макета здорово отличается. Нажимая на курок, понимаешь, что не по куску фанеры или по бутылке палишь, — надо настроиться. (…) Не было ни страха, ни шока, действовал автоматически. Первое, что увидел, — человека без головы, и всё вокруг в крови… Шок от пережитого наступил через несколько дней».

Есть такое понятие — «боевой шок».

«При прогрессировании „боевой шок“ проходит три стадии. Первая развивается в течение нескольких часов или дней и характеризуется чувством тревоги, депрессией и страхом. На второй (острой) стадии появляются невротические симптомы. Она длится от нескольких дней до нескольких недель». На третьей (хронической) стадии проявляется психическая декомпенсация.

Конечно, страх обостряется в бою, но он никуда не уходит и в перерывах между сражениями. Когда-то сильнее, когда-то слабее он подвергает человеческую психику испытанию на прочность на протяжении всей войны. И человек невольно ищет спасение от него в мелочах солдатских будней, повседневной армейской работы.

К. Симонов охарактеризовал это следующим образом:

«Война не есть одна сплошная опасность, одно ожидание смерти, одни мысли о ней. Если бы это было так, то ни один человек не выдержал бы тяжести войны не только в течение полугода, но даже в течение месяца. Война есть совокупность смертельной опасности, постоянной возможности быть убитым и рядом с этим всех случайностей и особенностей, деталей повседневного быта, который всегда, а не только на войне присутствует в нашей жизни. Я хочу этим сказать, что человек, даже постоянно находясь в опасности, всё-таки не думает о ней всё время хотя бы по той простой причине, что он носит бельё и, когда может, стирает его, что он греется, ест, пьёт, отправляет свои естественные надобности, в общем, делает всё то, что так или иначе принято делать в нормальной жизни. Он не только делает всё это, но и думает обо всём этом. Думает повседневно и ежечасно. И если человека могли убить вчера, и если он чудом спасается от смерти завтра, то это не значит, что он сегодня не станет думать о том, выстирано его бельё или нет; он непременно будет об этом думать. Больше того. Он будет ругаться, если бельё не удалось постирать, совершенно забыв в эту минуту, что завтра его могут убить, независимо от того, в каком он будет белье — в чистом или в грязном. Эти бытовые обстоятельства отнимают у человека и время, и нравственные силы. И это не только не плохо, а, наоборот, прекрасно, ибо без этого человек всецело был бы занят мыслями об опасности.

Чувство опасности присутствует у всех и всегда. Больше того. Продолжаясь в течение длительного времени, оно чудовищно утомляет человека. При этом надо помнить, что всё на свете относительно… Человеку, который вернулся из атаки, деревня, до которой достают дальнобойные снаряды, кажется домом отдыха, санаторием, чем угодно, но только не тем, чем она кажется вам, только что приехавшим в неё из Москвы. Это я говорю никому не в обиду. Просто привожу как пример. Потому что, если продолжить эту цепочку, для человека, сидящего сейчас в Новосибирске, Москва, которую иногда бомбят, тоже в какой-то мере кажется опасностью, в то время как вы сами, только что вернувшись в Москву из фронтовой поездки, считаете её совершенно безопасным местом.