Мы - дети войны. Воспоминания военного летчика-испытателя - читать онлайн книгу. Автор: Степан Микоян cтр.№ 69

Как нам стало известно значительно позже, в последние полгода жизни Сталина мой отец, а также В. М. Молотов попали в опалу. Сталин резко критиковал их в своем выступлении на пленуме ЦК после завершения XIX съезда партии в октябре 1952 года (участник заседания К. М. Симонов рассказал об этом в своей книге [19] ). Критика была неожиданной для всех, включая членов Политбюро, которые сидели бледные как полотно, не зная, кого Сталин назовет следующим. По его предложению вместо Политбюро из десяти-двенадцати человек был «избран» Президиум ЦК партии из 25 человек и 11 кандидатов. Увеличение состава было сделано им с одной целью — не афишируя прежде времени, исключить из высшего руководства Молотова и моего отца путем негласного образования в составе Президиума «малого бюро» из шести человек, куда они не вошли. Не вызывает сомнения (помня о «Деле» Вознесенского), что, проживи Сталин еще немного, Молотов и Микоян были бы репрессированы. А репрессированных больших руководителей тогда в живых не оставляли… Прилюдная резкая критика Сталиным это гарантировала.

Рассказывают, что Президиум так никогда и не собирался, а все решалось этим бюро, вернее, Сталиным с их участием. (Как вспоминал отец, даже «старое» Политбюро в течение всей войны в полном составе ни разу не заседало — Сталин собирал то «пятерку», то «семерку». Он сам определял состав, переводя кого-то из «семерки» в «пятерку» или наоборот.)

Микоян с 1946 года уже не был, как прежде, по совместительству министром внешней торговли, но продолжал ее курировать, наряду с пищевой промышленностью и торговлей, как заместитель Председателя Совмина. Отец позже рассказывал, что Сталин ставил ему в вину предложение отдать союзникам долги за поставки по ленд-лизу и возражения против увеличения сельхозналога, фактически обвиняя в «правом уклоне», а Молотову — намерение будто бы сделать Крым еврейской областью. Обоих обвинял в «уступках империализму». Сталин в своем выступлении сказал, что, мол, из всех членов Политбюро только они двое бывали за границей и, возможно, это на них отразилось.

Конечно, дело было не в какой-то особой политической позиции Микояна и Молотова (они, кстати, никогда не были близки, часто расходились во взглядах). Все это, конечно, для Сталина было лишь предлогом, который потом можно использовать. Он испытывал просто потребность периодически делать «кровопускания» в высшем руководстве, чтобы поддерживать напряжение и страх. (Существует также мнение, что Сталин готовил тогда новую кровавую «чистку», новый 37-й год.)

Надо себе представлять, что значило тогда «репрессировать» — это гибель не только их самих, но и потеря свободы, а то и жизни членов их семей, родственников и близких знакомых, а также и многих выдвинутых ими и работавших с ними руководящих кадров и их семей. Это многие десятки ни в чем не повинных людей. И все с ярлыком «врага народа» страны, которой отдавали себя без остатка!

Мой брат Ваня вспоминал, что, узнав об освобождении отца от должности министра внешней торговли и восприняв это как простое переназначение (это было именно так), он почти весело сообщил маме: «А папу сняли!» Задним числом он вспомнил, как побледнела мама. Теперь я понимаю, что она, видимо, давно жила в страхе перед возможной страшной судьбой мужа и всей семьи.

В 1952 году в опалу попал и Л. П. Берия. Многие его ближайшие «соратники» были арестованы. Берия был освобожден от должности министра внутренних дел, но оставался заместителем председателя Совмина. Его бы Сталин тоже вскоре убрал, что он периодически и делал с людьми, бывшими его «карающей десницей».

После смерти Сталина Берия стал проявлять заметную властную активность. Остальные члены Президиума (т. е. Политбюро) понимали, чем это грозит, и примкнули к Хрущеву, когда он решил от него избавиться. Берия и его ближайшие помощники летом 1953 года были арестованы и преданы суду.

Мне довелось тогда прочитать обвинительное заключение по делу Берии. Я не поверил, конечно, что он был английским шпионом, но все остальное было убедительным. Насколько помню, в обвинительном заключении не делался упор на его роль в репрессиях, но подспудно это ощущалось. Подробно говорилось о его «моральном разложении». Называлось число женщин, которых он принуждал к сожительству, приводились даже фамилии. Говорилось о том, что он имел обыкновение высматривать красивых женщин из автомобиля, ехавшего медленно вдоль тротуара, а начальник охраны, сидевший сзади в машине, обеспечивал их поиск и доставку в дом Берии. Моя жена рассказала мне, что однажды Берия, проезжая мимо, увидел ее, когда она шла по тротуару, узнал и кивком поздоровался, что подтверждало его манеру разглядывать прохожих женщин.

Мы с женой дважды были на даче Берии в гостях у его сына Серго и жены Серго Марфы, обедали вместе с самим Лаврентием Павловичем. Он, хотя как будто и участвовал в наших разговорах, но сам говорил мало. Запомнился его в какой-то степени казавшийся дружелюбным, но в то же время изучающий, холодноватый и чуть-чуть ироничный взгляд сквозь пенсне. Было немного не по себе, хотя я обычно не испытывал робости в присутствии «великих мира сего».

Могу себе представить, как радовался Берия смерти Сталина (хотя теперь очевидно, что многие руководители тогда почувствовали облегчение). Есть свидетельства, что он даже не мог этого скрыть. Он избежал кары, и ему открылась дорога к высшей власти! Берия не ожидал, что члены Президиума решатся его арестовать. В этом, конечно, велика роль Хрущева. Однако я с недоверием отношусь к тому, что он написал в мемуарах о колебаниях по поводу ареста Берии, которые будто бы были у Микояна. Я знаю, как мой отец к нему относился. Например, помню случайно подслушанный разговор, когда мама с болью говорила отцу: «Как вы все можете с ним работать? Это же очень плохой человек!» Отец не возражал, а только сказал: «Молчи!»

Мой брат Серго приводит в одной своей статье воспоминания старого большевика А. В. Снегова, вернувшегося из сталинского заключения, в которых он рассказывает о совещании в ЦК в 1931 году, когда заслушивались закавказские партийные руководители. Снегов спросил сидевшего рядом Микояна: «Почему нет Серго?» (члена Политбюро Орджоникидзе). Тот ответил на ухо: «Да с какой стати Серго будет участвовать в коронации Берии? Он его хорошо знает». Отец уже знал, что Сталин предложит сделать Берию (с которым он только что провел свой отпуск в Цхалтубо) вторым секретарем Закавказского крайкома партии. Это предложение вызвало общее несогласие. Первый секретарь Картвелишвили заявил: «Я с этим шарлатаном работать не буду!» Орахелашвили спросил: «Коба, что ты сказал, может, я ослышался?» Не получив поддержки, Сталин гневно заявил: «Ну что ж, значит, будем решать вопрос в рабочем порядке».

Сам же Хрущев пишет, что, когда Сталин в их присутствии умер и Берия сразу же уехал в Москву, Анастас Иванович сказал ему: «Поехал власть брать». То есть отец понимал, что им грозит. Помню также рассказ отца о том, как арестовывали Берию. Маршал Жуков, генералы Батицкий и Москаленко, которые должны были его арестовать, по правилам не могли войти в Кремль с оружием, поэтому их посадили в свои машины трое членов Политбюро. Отец говорил, что с ним в машине ехал, кажется, Батицкий.