Не спешите нас хоронить - читать онлайн книгу. Автор: Раян Фарукшин cтр.№ 14

бойцов. И что бы как-то скрасить сей скорбный приём пищи, мы вспомнили о спиртном. Голосованием единогласно постановили, что чёрный день, на который оставляли бальзам, наступил именно сегодня. С удовольствием, одна за одной, мы осушили все бутылки — выпили весь запас знаменитого бальзама. Согрелись, опьянели, расслабились, раздобрели. Сидели и шутили шутки.

— … да-да-да, так и сказал, «копайте от забора и до обеда», — смеялся Сапог. — Вот дурень был, этот наш прапор!

Чтобы не отморозить «личное имущество», я сидел не на голом бетоне, а на своём бронежилете, который хоть и слабо, но защищал мою задницу от холода. Ноги поджал под себя и старался шевелить пальцами, а то мокрые носки неприятно студили ступни. Руки скрестил на груди. Голову я прислонил к стене, глаза закрыл и старательно косил под пьяного, пытаясь поймать кайф. Думать о чём-либо не хотелось, устал.

Сосед отдыхал справа от меня и полностью копировал мою позу. Виноград и Сапог примостились напротив, и активно обсуждали очередной анекдот. Ещё трое бойцов устроились между нами. Они, вытянув ноги, замыкали общий полукруг. Автоматы и каски лежали рядом, в коридоре у стены. Пустые консервные банки мы, собрав в кучу, неспешно кидали в угол занятого нами помещения.

Все слышали, что начался миномётный обстрел, но большого значения этому не придали — свою отрицательную роль здесь сыграл алкоголь — и оставались на своих местах. Миномётный обстрел, своим свистящим воём летящей с неба смерти, каждый день сводил меня с ума. Это так страшно и неприятно — свист летящей в тебя мины. Свист, плавно переходящий в гул, всегда забивал моё тело страхом. Страхом ужасной, разрывающей меня на кровавые обрубки, смерти. Умирать я не хотел. Перспектива стать инвалидом меня, конечно, тоже не радовала, и в плен попадать желания не было, но все другие страхи быстро меркли перед страхом смерти. Смерти от мины.

Взрыв страшной силы прогремел как всегда неожиданно. Кирпичная стена за спинами мотострелков треснула и обрушилась на их головы. Меня оглушило и я, на десяток секунд, потерял ориентацию в замкнутом пространстве красно-серой пыли, забившей мне нос, рот и уши. Голова загудела звуком авиационных двигателей, видимо меня слегка контузило. Постепенно зрение моё восстановилось, но я смотрел на мир глазами наркомана — всё непонятно и в тумане. Покашливая, я сорвал шлем и ощупал голову — вроде, череп в норме. Ноги, руки, грудь, живот, пах — я потрогал всё, и с радостью отметил, что ничего не болит. Опираясь на остатки стены, я медленно попытался встать на ноги. С четвёртой попытки мне это удалось — шатаясь, я стоял и шальным взглядом рыскал в облаке пыли, пытаясь понять, что стало с остальными. Все, кто серьёзно не пострадал, вскочили и, не дожидаясь повторных взрывов, ломанули на улицу. В котельной остались только я и Сапог.

Сапог лежал на животе, но в абсолютно неестественной позе: ноги, выгнув колени в обратную сторону, запрокинулись на спину, руки, скрючившись и пальцами сцепившись между собой, торчали поверх ступней, голова, почти надвое расколотая кирпичом, судорожно дрыгалась вверх-вниз. Крови почти не было видно, всё засыпало мелкой кирпичной крошкой. Я заплакал и, схватив Сапога в охапку, выбежал на улицу. Кругом всё взрывалось и моросило осколками, землёй и стройматериалом. Пригнув голову, я с предельной скоростью помчался к зданию, в котором, по словам самарцев, находилось что-то типа полевого госпиталя.

За стеной, прямо у входа в здание, дежурили два бойца. Окинув меня равнодушным взглядом, они указали мне на лестницу в подвал. Стараясь не трясти залитую кровью голову друга, я осторожно спустился вниз.

Ничего более жуткого я, в своей недолгой жизни, ещё не видел. В подвале, и справа, и слева от ступенек лестницы, по которой я только что спустился, на старых разодранных одеялах аккуратно сложенными в ряд лежали тела наших солдат. Разные тела — обгоревшие, без рук и без ног, с вывернутыми наружу внутренностями, с размноженными черепами, с едва заметными дырочками от пуль. В тусклом свете одиноко мерцавшей засаленной лампочки, всё это походило на ад, огненным смерчем выжегшим эту землю и в поисках новых жертв ушедшим дальше.

Поражённый такой страшной картиной я молча стоял и плакал от бессилия. Как-то машинально руки мои разжались и опустились, бесформенной кучей выронив тело друга на утоптанный песчаный пол.

Я не заметил, как из темноты появился боец. Он дыхнул на меня перегаром, потряс за плечи и крикнул:

— Ты не стой здесь, иди наверх.

— А он? — тихо отозвался я.

— Я сам о нём позабочусь. Иди.

— А они?

— Погибли. Мотострелки из 81-ой. Их сейчас только принесли. Их ровно тридцать. Твой, если уже умер, — тридцать первый.

— Тридцать первый… Это Сапог… Мой друг… Помоги ему… Он жив, я чувствую, он жив. Он — не тридцать первый, он живой. Его надо спасти.

— Ты иди, я помогу, — боец, грязным вафельным полотенцем вытерев мне лицо, развернул меня к лестнице. — Иди-иди, подымайся.

Глухо шаркая по бетонным ступеням, я очень-очень медленно поднялся до первого этажа. Один из бойцов караула, схватил меня за руку и остановил:

— Эй, ты как, в порядке?

— Тридцать первый, — безразличным голосом ответил ему я, и вышел под обстрел на улицу.

Бойца по прозвищу Сапог я больше никогда не видел.

Братья.

— Задолбала такая жизнь! Всё! Не могу я так! Лучше погибнуть, чем сидеть здесь и смотреть на это! Эй, Усман, собирайся! Едем к своим! — Сосед в ярости отшвырнул с брони пустую коробку из-под патронов к ПКТ. — Чего ждать? Пока они придут сюда и здесь нас поцокают? Нет! Уезжаем прямо сейчас!

Сосед завёл машину и на прощание махнул рукой самарцам, толпившимся вокруг какого-то офицера, щедро раздававшего бойцам пачки с сигаретами.

— Эй, братва! Счастливо оставаться! — он сжал пальцы в кулак и с силой выкинул его в воздух. — Но пасаран, мужики!

Самарцы помахали ему в ответ.

— Скатертью дорожка! Долгих лет жизни! Гуд-бай, ребята! — кричал кто-то из толпы. — Гуд-бай! Ни пуха!

Сосед забрался на своё место и, высунув голову в открытый люк, скомандовал:

— Усман, на место!

Я повиновался. Деваться некуда. Не оставаться же здесь одному на съедение чеченским волкам. Я залез в машину и закрыл свой люк. Дёрнул Соседа за руку:

— Спрячь голову и люк закрой! Или хочешь, чтобы снайпер тебе башку отстрелил?

Настала очередь Соседа беспрекословно послушать моё наставление. Он закрыл люк и недовольно фыркнул:

— Не вижу я так ни фига!

— Ничего, неделю сидел на одном месте, всё видел! А от пяти минут не убудет!

— Тебе хорошо говорить!

— А чего хорошего? Когда подобьют, всё равно вместе гореть будем.

— Не каркай, скажешь тоже, «подобьют»…

Минут двадцать мы на полной скорости неслись по улицам Грозного. Искали знакомые здания, но ничего интересного не нашли, — всё вокруг одинаково грязное, серое и разрушенное. Изуродованное войной.