"1212" передает - читать онлайн книгу. Автор: Хануш Бургер cтр.№ 51

В комнату вошла мадемуазель Бри, что-то держа за спиной.

— Сколько дадите за новость, Петр?

На листке бумаги было написано: «Градецу от Шонесси из Бад Наугейма. Лошади оседланы. Сержант Градец включен в состав разведывательной группы, движущейся на Прагу. Если восьмого мая в шесть часов утра будешь в Наугейме, привези мой дорожный несессер».

Шонесси сдержал свое слово! Я ему все простил: он был молодец!

Мы с Тони помчались к майору Годфрею. Майор не возражал: наши передачи потеряли всякий смысл. Он выдал нам документы, но до послезавтра не было ни одного места на армейских машинах.

К четырем часам наш трофейный лимузин был отремонтирован. Две канистры с бензином лежали в багажнике. Приклеив на ветровое стекло пропуск, мы заехали домой, загрузили машину мукой и, собрав свои вещички, помчались на восток. Адью, Люксембург!..

Маленький «рено» трясло и подбрасывало. Ветер свистел в ушах. Обе канистры с бензином ерзали по багажнику, а я и Тони распевали песни, какие только приходили нам в голову.

Все это казалось просто невероятным. Нелегко было поверить, что война и Третий рейх вдруг перестали существовать. Теперь мы смотрели на мир совсем другими глазами, хотя ландшафт вокруг нас был таким же, как и вчера: повсюду следы гусениц танков, колючая проволока, многочисленные дорожные указатели.

Зато в селах все было иначе. На крыше любого домика торчал национальный флаг Люксембурга, а в окнах пестрели фотографии великой герцогини и командующих союзническими войсками. На улицах небольшими группами стояли крестьяне и, приветствуя нас шляпами, лишний раз убеждались: правда ли, что кончилась война. Им было приятно слышать радостный ответ.

У Гревенмахера мы вышли к Мозелю. Здесь дорогу нам преградил духовой оркестр. Нас заставили выпить по одной (если бы только по одной!). Мы сразу же захмелели, так как с самого утра ничего не ели, а ночью спали не более двух часов…

Вассербилих встретил нас неприветливо. Там, где слева в Мозель впадает Зауер, проходила граница с Германией. Через эту пограничную речушку был перекинут временный мост.

По ту сторону границы, в Вассербилихе, стояли такие же маленькие домики, однако вместо пестрых флагов из окон свешивались грязно-белые простыни.

И здесь на улицах стояли группами люди. И здесь нас тоже спрашивали, действительно ли кончилась война. Однако на наши радостные ответы мы слышали бесстрастное «Ах, так?», — и кивок головой.

Тот, кто жил на том берегу речушки, выиграл войну. Он мог ждать теперь возвращения своих родных и близких, которых насильно угнали на работы, мог надеяться (не каждый, конечно!), что его родственники вернутся из концлагерей. Он мог, наконец, свободно вздохнуть!

Живущие на противоположном берегу говорили на том же самом языке, носили такую же одежду, только несколько побогаче и поэлегантнее, дышали тем же самым воздухом, обрабатывали ту же землю, но они принадлежали к стране, которая принесла несказанные страдания миллионам людей и самим себе. В течение двенадцати лет им беспрестанно твердили (пока они в это не поверили!), что они лучше своих соседей, что они должны занять их страну и выжать ее, как кисть винограда, так как у них на это якобы есть полное право. В течение двенадцати лет они пожинали плоды этого безумия и орали: «Хайль!». Теперь они были подавлены и безо всякой надежды взирали на своих соседей-победителей.

Я невольно вспомнил мою зимнюю поездку в Аахен. Тогда Германия мало чем отличалась от Люксембурга или Бельгии. Близость фронта уравнивала всех. Все с одинаковым страхом смотрели на небо, заслышав гул бомбардировщиков. Сегодня же, в первый день мира, все говорило о том, что ты находишься в поверженной стране. Это можно было видеть по лицам. Нелегко проезжать мимо людей, которые не разделяют охватившей тебя радости!

После долгого пути мы остановились наконец в ремонтных мастерских. Здесь оказалось все, как положено: ни один человек не был трезвым! Нас угостили цыплятами. Так могли приготовить только где-нибудь в Джорджии или в Алабаме…

Когда мы прибыли в Бад Крейцнах, веселье там шло вовсю. На праздник приехали три машины с костлявыми американками из полевой прачечной, и после зимы, отличавшейся беспардонным запанибратством, мужчины впервые вели себя со своими соотечественницами неуклюже и сдержанно. Нас просили остаться, но телеграмма Шонесси, которая лежала в кармане моего френча, подгоняла меня: в шесть часов утра я должен быть в Бад Наугейме!

Под Майнцем, несмотря на одиннадцать часов вечера, понтонный мост был ярко освещен. Прожекторы играючи гуляли по ночному небу. На берегу тоже светились огни. После долгих лет затемнения освещенные окна крестьянских домов как нельзя лучше говорили о наступившем мире.

Когда мы выехали по вибрирующему понтонному мосту на середину Рейна, над радиатором вдруг пронеслась очередь из крупнокалиберного пулемета. Стреляли с правого берега. По крыше нашего автомобиля зашарил луч прожектора. Тони, вытащив из кармана носовой платок, отчаянно замахал им, однако стрельба не прекращалась.

Когда мы чудом достигли другого берега, нас встретили вдребезги пьяные солдаты-пулеметчики. Они открыли огонь на пари: можно ли быть метким в пьяном состоянии. Их явно огорчил промах. Я ругался на чем свет стоит, а они надрывались от смеха.

Мы поехали дальше. Тони заснул на моем плече. А я пел, пел только для того, чтобы и самому не уснуть…

Трижды нас останавливали военные патрули. Казалось, они не желали ничего другого, как только схватиться с нами. Наконец я прочитал надпись на дорожном указателе: «Бад Наугейм, 500 м». С грехом пополам мы добрались до отеля «Бристоль». Нашу колымагу я поставил между двумя лакированными лимузинами.

Из темноты вынырнул часовой в хорошо отутюженной форме с белым галстуком. Это был Бенсон из моего подразделения. Он с удивлением уставился на нашу развалину.

— Такой дряни здесь не место, — пробормотал он…

И вот я дома!

Это случилось 8 мая 1945 года в четыре двадцать утра.

Моя поездка из Бад Наугейма до самой богемской границы прошла как во сне.

Нашим водителем был Джо, немец по национальности. Дедушка и бабушка его жили где-то в Германии. Сержант Курт Блейер, сын директора сталелитейного завода, родился в Моравска-Остраве и до войны был спортивным корреспондентом одной немецкой газеты. Где его откопал Шонесси, я не знал. По крайней мере в переводчиках у него сейчас недостатка не было: Джо, Курт и я говорили по-немецки, а Курт и я, разумеется, и по-чешски.

Когда я спросил Шонесси, в чем же, собственно, будет заключаться наша миссия, он только рассмеялся:

— Чудак ты, Петр! Всю зиму только и рассказывал, как красива Прага и какие элегантные там девчонки, а теперь, когда я соблазнился и хочу все это увидеть, ты удивляешься.

Больше мне ничего не удалось вытянуть из него.