По ту сторону Венского леса - читать онлайн книгу. Автор: Траян Уба cтр.№ 29

Батарея младшего лейтенанта Арсу заняла позицию. На позиции это не то что во время марша, когда негде развернуть орудия, ограничено поле обзора, да еще шоферы только и знают, что гнать машину.

Арсу любил устраивать укрытие, когда батарея располагалась на позиции. Он обкладывал укрытие белой плетеной ракитой, а длинную нишу с небольшим выступом, служившим ему полкой для книг, драпировал полевой полынью. У него было только две книги: «Апостол» Чезаря Петреску и «Ион» Ливиу Ребряну. Обремененный заботами, одурманенный политиканами и попами, задавленный бедностью, старый трансильванский учитель Херделя [24] с большим трудом сводил концы с концами; он старался выдать своих дочерей замуж, скрыть свою бедность перед селом. Сколько унижений претерпел он из-за куска хлеба!

— И в нынешнем румынском селе, — думал Арсу, — ничто не изменилось. То же взяточничество, та же бедность, может быть, даже еще более жестокая, та же продажность и за церковными дверьми, и за воротами поместья.

Десять лет назад, получив диплом с отличием, Арсу приехал в село Триану на берегу Дуная. Он мечтал бороться за правду, мечтал все село научить грамоте. Но в действительности все случилось не так, как он хотел. Всю осень школа совершала «экскурсии» то на виноградник директора школы Оцетя, то на мельницу, принадлежащую священнику Юлиану, то в усадьбу помещика. Ведь Оцетя имел десять гектаров виноградника, священник Бэлану построил вместе с псаломщиком Ристикэ вальцовую мельницу и маслобойню, а помещик усиленно занимался разведением хлопка и кукурузы. И все они были не прочь воспользоваться даровым трудом. А вечерами помещик приглашал в гости в свою усадьбу всю сельскую знать: он любил выдавать себя за добродетельного, хлебосольного хозяина. На самом деле больше всего ему нравилось всеобщее повиновение. Самое главное — добиться, чтобы его боялись и слушались, чтобы не повторился 1907 год [25] , когда крестьяне подожгли старую помещичью усадьбу его родителей.

Вначале Арсу был принят в поместье очень хорошо. Помещик выдавал себя за просвещенного человека, любил беседовать с «апостолами» села, читал Руссо, любил похвастаться, что несколько лет учился в Париже. Однако все это, говорил он, хорошо только в книгах.

— Детям наших крестьян не нужны школа, учитель. У нас и так достаточно безработных интеллигентов. Нам нужны рабочие руки. Наша страна по своему призванию аграрная, и школой для крестьянских детей должны быть борозда, скотный двор, кукурузное поле. А учиться нужно сыновьям священников, старост, жандармов, учителей. Иначе кто придет на смену сельской интеллигенции? Ведь это традиция!

Но Арсу не хотел следовать помещичьей традиции. Он заходил вечерами к крестьянам, беседовал с ними, убеждал, что их дети должны быть грамотными, чтобы в будущем понимать, почему одни едят до отвала, а другие умирают от голода.

Директор Оцетя посоветовал учителю не вставать на пути помещика. Арсу лишь пожал плечами, а на другой день отказался вести свой класс на «экскурсию» по сбору хвороста в помещичьем лесу.

Вечером к нему пришли родители детей из его класса.

— Господин учитель, мы не хотим ссориться с помещиком, у нас с ним договор. Пустите детей на «скурсию», не делайте беды. А если не хотите, мы переведем их в класс госпожи Фицы.

Госпожа Фица — жена Оцети и сестра священника — дама, интересующаяся молодыми людьми, вначале была на стороне нового учителя. Но когда Арсу отказался посетить ее, она из кошечки превратилась в тигрицу.

К счастью, в село приехал молодой фельдшер, который взялся за «лечение» госпожи Фицу, успокаивал ее нервы, особенно в дни, когда Оцетя уезжал в город.

Через два года Арсу был переведен в соседнее, еще более бедное село Чуперчени. И здесь все крестьяне были должниками трианского помещика. Помещик имел руку не только у префекта города Турну, но и в парламенте, в Бухаресте. Когда спустя еще два года Арсу опять перевели в село Сяка, расположенное на земле того же помещика, он понял, что сделать ничего нельзя.

В 1941 году Арсу призвали в армию. Он был рад, что наконец-то вырвался из этого заколдованного круга, где господствовала тирания помещиков и жандармов. Вместе с десятками тысяч других людей он был послан прямо в район боевых действий. В армии его оскорбляли кадровые офицеры, он был свидетелем массовых грабежей, происходивших в Одессе, видел, как больные, завшивевшие солдаты, брошенные на произвол судьбы, гибли, как мухи. И он был почти счастлив, когда его ранили в плечо.

В госпитале, в Кишиневе, была та же обстановка. Размалеванные дамы из Красного Креста флиртовали с врачами, расхищали медикаменты, а раненые целыми днями лежали на носилках, плодили вшей и червей в ранах, на которых неделями не менялись повязки.

Только один раз в Кишиневском госпитале вдруг засияла необычайная чистота, правда, всего лишь на несколько дней. Чистое постельное белье и новое нижнее белье для раненых, медикаменты на столике у каждой койки, температурный листок у изголовья — все говорило о том, что ожидается важный визит. Даже питание стало гораздо лучше: кроме каждодневной чорбы, давали еще что-нибудь на второе.

Спустя несколько дней после этих лихорадочных приготовлений в госпитале появился генерал с моноклем и несколько дам из Патронажа [26] , среди них была сама мадам Антонеску. Весь персонал выстроился в шеренгу, и главный врач госпиталя отрапортовал:

— Господин министр, тыловой военный госпиталь рад приветствовать высоких гостей!

Министр и дамы, щедро расточая улыбки, совершили обход палат.

После обхода в госпитале в честь высоких гостей был устроен банкет.

К обеду прибыл грузовик, полный посылок, а с ними два кинооператора.

Мадам Антонеску и несколько дам из Красного Креста раздавали раненым подарки, улыбаясь и позируя перед киноаппаратом, который увековечил этот великодушный акт.

Не успела колонна легковых автомобилей выехать за ворота госпиталя, как в палате появился главный врач госпиталя.

— Все! Отдавайте назад посылки, ребята. В других госпиталях тоже будут киносъемки.

— Господин майор, разве это не подарки?

— Подарки-то подарки, только не для вас, а для кино. Разве вы не знаете, как ведется пропаганда? Все как в театре!

После того как орудия были смазаны, Тудор разрешил расчету отдыхать, а сам, немного волнуясь, начал писать письмо Иляне. Он говорил с Иляной, держа бумагу на коленях и забыв на секунду о противнике, о войне, обо всем на свете…

Ставараке вытащил из кармана колокольчик и с гордостью показал его Безне.

— Где ты взял это?

— Память о Жидвей.