Вьетнамский кошмар - читать онлайн книгу. Автор: Брэд Брекк cтр.№ 128

Вот чем я хотел заняться в отпуске на досуге: есть бифштексы, ездить на машине, принимать почаще душ, сидеть на унитазе со смывным бачком, спать по утрам до упора, на завтрак лакомиться настоящим молоком и яичницей, ходить в кино и в гости к друзьям-товарищам, покупать пиццу в ресторане «У Шарлотты» и — самое важное — влюбиться в Мэрилу.

Спал я неспокойно. Слишком тихо было дома. А я привык к звукам Вьетнама: рокоту вертолётных лопастей, дальним перестрелкам за пределами расположения и успокаивающему ответному огню артиллерии и миномётов.

Я любил полежать на прохладных белых простынях и ощутить чистоту — в первый раз за последний год, но матрас, пожалуй, был слишком мягок, чтобы доставить настоящее удовольствие — по этой-то причине я не мог на нём уснуть.

Во Вьетнаме мне не снились сны, но дома они слетались ко мне один за другим злыми чёрными осами, и я вздрагивал и просыпался.

Иногда мне снилось, что в лесах Нагорья из всего взвода я остался один и со всех сторон окружён партизанами. Я ранен в живот осколками от гранаты. Кишки вываливаются наружу, я запихиваю их назад, но они выскальзывают из рук и падают на землю.

Мне снилось, что мою позицию атакуют азиаты — волнами, одна за другой. Бежать некуда. Тут пикируют «Фантомы» и сбрасывают напалм, а я…

Просыпался в поту, задыхаясь и дрожа, не совсем понимая, где нахожусь. Словно Джамбо, великий аннамский слон, становился мне на грудь, хоботом зажимал нос и не давал вздохнуть. Я закуривал, шёл на кухню, прислушивался к тишине, наливал в стакан виски на четыре пальца и опрокидывал его в рот, как молоко.

Это всего лишь сон. Ты дома, не во Вьетнаме. Ты жив. Ты в безопасности. Вдохни поглубже. Ещё раз. И ещё. Расслабься, старик, расслабься…

Я возвращался в постель, и снова в моей голове роились ужасы. Я резко просыпался, включал свет, наливал виски по новой, садился на стул и смотрел в окно или в ящик, пока на востоке не появлялись первые розовые лучи. Мне было страшно возвращаться в постель, я боялся, что если усну…

То опять увижу сон.

Несколько раз, когда я вот так смотрел в окно, тополя на улице вдруг превращались в слоновую траву, а уличные фонари — в багровые осветительные ракеты. Не было ни грохота 105-мм орудий, ни воя миномётов, и у меня появлялось жуткое ощущение, что я единственный живой во всём доме.

Однажды мне приснилось, что я тяну во Вьетнаме четвёртый срок службы и жду не дождусь демобилизации; проснулся я раздражённый и злой.

Иногда я просто лежал без сна думал о войне. С одной стороны, я радовался, что остался жив, но, с другой, жалел, что не погиб во Вьетнаме. Мне нужно было поговорить с кем-нибудь о войне, но я не мог. Я не знал, как к этому подступиться. Я сам ещё не понял, что со мной произошло, через что мне пришлось пройти. Всё это было слишком страшно, запутано и больно. Эта война ещё не улеглась в моей голове. Она только намертво отпечаталась в моих застывших глазах. Да и кто поймёт? Разве может понять её тот, кто там не был?

Я боялся, что если расскажу кому-нибудь о своих снах, то тянуть мне новую службу в каком-нибудь полном крыс госпитале для ветеранов, в дальней каморке с резиновыми стенами и железной решёткой на окне.

Почти всё время я проводил рядом с Мэрилу. Я ехал к ней сразу после завтрака, и мы развлекали друг друга до четырёх дня, когда ей приходил срок отправляться на работу. Я вёз её в контору и в полночь забирал обратно, потом мы целовались-миловались на диване, немного выпивали, смотрели телик, а в три утра я отправлялся домой.

Мне понадобилось совсем немного времени влюбиться в неё: к концу первой недели после первой встречи я уже на коленях просил у Мэрилу руку и сердца. Конечно, я пил, но она смотрела на это сквозь пальцы и…

Сказала «ДА!»

На другой день мы поехали в Найлс в магазин Сирса и купили ей обручальное кольцо с бриллиантом.

Родители Мэрилу были на седьмом небе.

Мои — напротив.

Они ничего не говорили, но чувствовали — и правильно — что я уже не тот человек, которому они махали на прощанье руками год назад. Они уже не знали, кто этот парень. Они считали, что я слишком много пью и что мне нужно время, чтобы вновь приспособиться к жизни в Америке.

Они пытались отговорить меня от женитьбы, говорили, что мы плохо знаем друг друга. Я же отвечал, что это не так. И чем больше родители старались уговорить меня отложить свадьбу, тем твёрже становилась моя решимость пройти через это.

С раннего детства, сколько себя помню, меня преследовала эта родительская опека, я ненавидел её. Я был мал, и мне не давали сделать свой выбор, принять на себя ответственность за свои действия. Они указывали мне, что делать, и заявляли, что им лучше знать, что хорошо для меня, хотя подчас даже не ведали, что хорошо для них самих.

Очень резко я просил их не вмешиваться в мои дела и мою жизнь, говорил, что, вернувшись домой с войны, могу сам принимать решения и пожинать плоды своих ошибок. Я говорил, что всё для себя уже решил, что они ничего уже не могут изменить. И что для них будет лучше прекратить попытки управлять мной, оставить всё как есть и уделить мне немного своей любви и поддержки.

В конце концов, они отступились и попытались свыкнуться с моим решением. Но радости у них это не вызывало.

Мы назначили свадьбу на 12 декабря 1967 года в 1-ой Методистской церкви Баррингтона. Мэрилу была католичка, но после развода её отлучили от церкви. Она сказала, что ей всё равно, где выходить замуж, лишь бы это было в церкви.

Мне не приходило в голову, что мы торопимся с женитьбой. Я просто любил Мэрилу.

Армия сожрала почти два года моей жизни, и я хотел наверстать упущенное время. Кроме того, я думал, что после года активной переписки мы хорошо знаем друг друга.

В мыслях моих Мэрилу была для меня и любимой, и лучшим другом. Находясь в разных уголках света, мы вместе превозмогали войну. В какой-то мере она принадлежала только мне. Ни армии не вычеркнуть её из моей жизни. Ни вьетконговцам уничтожить. Я мечтал, что если мы поженимся, то она будет существовать только для меня, а я — для неё. Только на неё я мог положиться, только её мог любить, заботиться мог только о ней, ибо всех товарищей я растерял на войне.

Я не хотел больше страдать от потерь.

Однако перед самой свадьбой я чуть не сдрейфил. Сидя в служебке и дожидаясь своей очереди к алтарю, я вдруг заметил открытое окно.

Мой брат Тим, которого я всегда звал Джейком, был рядом со мной, он прочёл мои мысли.

— Сынок, — сказал он, — если хочешь смыться, у тебя есть шанс. Лезь в окно и беги, никто тебя не осудит.

Он застал меня врасплох. Я смутился.

— Кто? Я? Бежать? Ни за что…

Он рассмеялся. Я тоже. Мы тут же об этом забыли. А через минуту, не осознавая, что делаю, я прошёл в южное крыло церкви и мы с Мэрилу произнесли свои «да».