Свинцовый ливень Восточного фронта - читать онлайн книгу. Автор: Карл фон Кунов cтр.№ 19

У Гудериана была хорошая причина бояться второго фронта, так как всего через 10 дней после совещания в Мюнхене в Тунисе сдался Африканский корпус, что означало потерю еще 240 000 немецких и итальянских солдат и их оружия. Эта потеря, однако, только укрепила Гитлера в его желании нанести главный удар против Советов, и приготовления к «Цитадели» продвигались. 4 июля группа армий Центр и Юг начала массивную попытку окружить и уничтожить восемь полновесных советских армий Центрального и Воронежского фронтов, используя одиннадцать немецких корпусов, шесть из которых были танковыми.

Когда две недели спустя над степями развеялся дым, результаты были ясны. Наступление на сильно укрепленный выступ потерпело неудачу. Немцы в битве, включавшей крупнейшее танковое сражение того времени, потеряли примерно 70 000 убитыми и, вероятно, в три раза больше ранеными. Эти незаменимые людские потери были дополнены еще более сильными (с оперативной точки зрения) потерями танков и боевых самолетов. Хотя точные числа до сих пор невозможно назвать — из-за военной пропаганды и раздутых заявок, — совершенно определенно можно сказать то, что немцы потеряли большой запас танковых войск, который они могли использовать для проведения эластичной, маневренной обороны на востоке. Даже при том, что Советы, бесспорно, потеряли еще больше всего — людей, танков, самолетов и пушек, — их большие людские резервы и мощная оборонная промышленность в сочетании с поставками американской материальной части по ленд-лизу через Мурманск и Иран гарантировали им обладание инициативой до конца войны. В дополнение к бедствию, потери еще увеличились, когда британская восьмая армия и американская седьмая армия вторглись в Сицилию, ворота в Италию, потребовав переброски части немецких войск (к примеру, разбитый II танковый корпус СС) на Средиземноморский театр военных действий.

Советы развили свою победу на Курской дуге, быстро начав массированное летнее наступление почти на всем протяжении фронта. Их главный удар пришелся по важной с точки зрения сельского хозяйства — и промышленности — Украине, занятой группой армий Юг, в которую теперь входила 198-я пехотная дивизия. Хотя немцы запоздало начали готовить две линии обороны — так называемые линии «Пантера» и «Вотан», — уже было слишком поздно, чтобы остановить Советы. Лучшее, что могли сделать немцы из групп армий Юг и Центр, — это отойти к Днепру и устроить линию обороны на западном берегу. Кроме Припятских болот, Днепр был последней крупной естественной линией обороны на западе СССР.

В середине октября Советы возобновили свое наступление на Украине, и две полные советские группы армий, а именно Степной и Воронежский фронты, атаковали бедную танками группу армий Юг, отогнав ее за Днепр.

Вспоминает Карл фон Кунов…

Только в конце лета 1943 года, после серьезного спора с командиром полка и его адъютантом, мне удалось получить направление в Россию. К тому времени я им обоим сильно надоел, и они меня отпустили. От офицера из нашего штаба я узнал, что эти двое пытались меня провести. Молодой майор, которому я должен был доложить, после рассмотрения моей характеристики неожиданно сообщил, что меня направляют не в мою старую дивизию на юге, а в другую дивизию на центральном участке Восточного фронта! Я посмотрел на него, когда он читал листок бумаги, прикрепленный к моим личным документам, и сразу почувствовал подвох. Между прочим, я знал репутацию дивизии, которую он назвал, так же как и репутацию ее командира. Похоже, меня хотели послать в такое место, где бы меня непременно убили! Я поднялся и попросил разрешения поговорить с генералом. Майор на вид страшно расстроился — зачем и почему? Я сказал ему, что я добровольно вызвался на фронт, зная, какая там ситуация. Но, сказал я, мне непонятно, почему мне по непонятной причине осложняют жизнь, отказывая в возможности вернуться к среде, к которой я привык, — а именно, к кругу моих боевых товарищей. Это выступление неожиданно сработало, и мне не пришлось беспокоить генерала.

На железнодорожном вокзале Штутгарта я попрощался со своим верным франконцем, которого я больше никогда не видел. До получения окончательного приказа о направлении в Россию я пробыл несколько дней в Тюбингене. За время пребывания в резервной части я понял, что желание попасть на фронт у многих из тех, кто в ней служил, было весьма слабым. Таким образом, казалось, что любой, кто добровольно желал вернуться на фронт, становился провокатором, напоминанием для них, что им, возможно, придется последовать, и скоро. Во время смотра моей резервной роты, в присутствии генерала, я случайно услышал, как он сказал нашему подполковнику: «Тот (имея в виду меня), которого вы придерживаете, сразу видно — боец». Ответ на мои многочисленные просьбы о переводе был один: «Солдат должен исполнять свой долг там, куда его направили!» Это было очень хорошим алиби для тех, кто хотел защищать отечество дома.

Солдаты на фронте всегда удивлялись, если кто-то из их бывших сослуживцев снова появлялся среди них. Они, так или иначе, чувствовали себя преданными и покинутыми, если кто-то уезжал и не возвращался.

Ожидание в Тюбингене было унылым, скучным и угнетающим. Вместе со мной еще несколько офицеров ожидали приказа, но каждый из них был поглощен своими собственными мыслями, которые, вероятно, были не очень радостными. Честно говоря, у меня тоже были сомнения. Было ли разумным вмешиваться в судьбу во время военного времени? Но «Alea iacta est!» [18] . По крайней мере, я мог взять несколько приятных воспоминаний с собой во вторую поездку в Россию…

Во время моего второго пребывания во Франции я взял отпуск на родину. Будучи в Восточной Пруссии, я столкнулся с маленьким штабсфельдфебелем с бычьей шеей, который прошел мимо меня, идеально отдав честь. Это был Бразильское Кофейное Зерно!

Во время моего старшего индивидуального обучения в конце 1928 года, за несколько месяцев до направления на постоянное место службы, я был размещен в Мариенвердере. Наши казармы, как и почти все в Пруссии в те дни, представляли собой огромные квадратные кварталы кирпичных зданий. Но главное здание с его внушительным фасадом было похоже на средневековую крепость. Несколько обновленные внутри, они, однако, были безупречно чистыми и изящно строгими в обстановке. Я их хорошо изучил за время моего пребывания в Мариенвердере, потому что я редко получал увольнительное на выходные благодаря моему новому сержанту — инструктору по строевой подготовке.

Сержант был маленьким и крепким, с шеей, как у вола. Он был также самым ужасным начальником, который у меня когда-либо был. Он всегда крался вокруг нас, ворча, как злой питбуль. Самым опасным было то, что он никогда не кричал, но просто докладывал даже о наименьшем нарушении устава старшему сержанту.

Он все же был хуже, чем просто придирчивый начальник. Он придумывал хитрые способы, чтобы определить, были ли мы полностью сконцентрированы во время тренировки. К примеру, после команды «смирно» он подкрадывался за построением и произвольно тыкал своим большим пальцем между ягодиц солдат. Горе тому, чьи «щеки» не были тугими и твердыми, как железо, но расслабленными и вялыми. В неистовстве сержант начинал ворчать: «Почему вы не сжимаете свое бразильское кофейное зерно?» Это удивительно необычное выражение стало по-настоящему незабываемым от того, что оно произносилось с протяжным акцентом, безошибочно выдававшим тех, кто родом из областей, непосредственно граничащих с Польшей.