Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа "Секретно" - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Поляков cтр.№ 49

Менялись и матерели партизаны, но менялся и противник.

Вдоль Алуштинского шоссе немцы заставили вырубить все кустарники на сто метров от дороги. Как зеницу ока охраняли железнодорожное полотно. Изощренней стала действовать и разведка противника.

С кардинальным изменением военно-политической ситуации на фронте в лес потянулись бывшие военнопленные. Кто-то действительно не имел возможности прийти раньше, к тому же и сами партизаны не очень стремились к расширению отрядов, а теперь в лес стали приходить все новые и новые люди. Кто-то просто просился взять его в отряд, чтобы с оружием в руках биться с врагом, а кто-то даже сулил «золотые горы» — связь с оставшимся в Симферополе подпольем.

Вот почему, когда в лесу появился некто Кольцов, который рассказал о себе, что он бежал из плена и связан с подпольем, то начальник разведки бригады Е.П. Колодяжный ему поверил, хотя более молодой чекист — начальник разведки отряда Федоренко Николай Колпаков, который первоначально имел с ним дело, сразу почувствовал неладное.

Именно с деятельностью Кольцова был связан ряд болезненных провалов в Симферопольском подполье.

И все же главным изменением в тактике противника было уже не поиск и уничтожение баз, которых партизаны просто не имели; не уничтожение лагеря, которого тоже практически не было, а блокирование аэродромов. Воздушный мост был воистину дорогой жизни. Если противнику удавалось привлечь против партизан большие силы, то выбора не было, партизаны покидали ближайшие к аэродромам леса с тем, чтобы потом снова вернуться, когда враг снимал блокаду. Держать в лесу большие силы противник не мог, а малые — сами становились объектом нападения. Вот так и жили. «Много волков — мало оленей».

К началу 1943 года у крымских партизан сложилась совершенно уникальная и несуразная структура управления. На первом этапе: ноябрь 1941 — март 1942 г. определилась ярко выраженная вертикаль власти, во главе которой стоял командующий.

Занимающий этот пост человек пользовался неограниченными правами, вплоть до отстранения от должности и даже расстрела любого командира или комиссара. Де-факто он был не ограничен контролем и со стороны партии, так как в силу своего сильного характера Алексею Мокроусову удалось полностью подчинить себе комиссара Владимира Мартынова, который свято верил в правоту командующего, так как, с одной стороны, был ослеплен его прежней боевой славой, а с другой — не желал идти на конфликт с человеком, который не задумываясь отстранил бы и его самого.

Во многом сложившаяся ситуация была предопределена субъективными факторами: полной изоляцией от вышестоящих структур и тем, что во главе крымских партизан оказался Алексей Мокроусов, который по старой анархистской привычке в грош не ставил своего комиссара. Этот стиль командования распространялся по вертикали власти и вниз. Командующие районов, командиры отрядов, будучи совершенно оторванными от центрального штаба, не имея ни связи, ни оперативного контроля со стороны высшего руководства, действовали совершенно автономно и даже, сами того не подозревая, слепо копировали методы руководства Мокроусова, только уже в соответствии со своими масштабами и индивидуальными особенностями. Командир отряда мог без согласования с кем-либо расстрелять любого партизана. В ходу было рукоприкладство. Не случайно многие случаи «дезертирства» партизан даже нельзя было считать таковыми, так как, столкнувшись с самодурством того или иного командира, партизан просто уходил из данного отряда, чтобы прибиться к другому. На протяжении всей первой половины партизанского движения дезертирство — высшее воинское преступление, за которое наказание — смерть, фактически поощрялось. Столь печально знакомая современному читателю фраза отдельных руководителей: «Не нравится — уходи!» была чрезвычайно популярна в партизанском лесу той поры. И все это потому, что в отрядах нечего было есть.

Мне бы вновь хотелось подчеркнуть — то, что происходило в Крыму, не было чем-то исключительным и характерным только для нашего полуострова.

«Пышным цветом цвели в РККА произвол, самочинные расстрелы и мордобой — настолько, что пришлось издать приказ № 0391 «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями». В нем признавалось, что в войсках «метод убеждения неправильно отодвинули на задний план, а метод репрессий в отношении подчиненных занял первое место; повседневная воспитательная работа в частях в ряде случаев подменяется руганью, репрессиями и рукоприкладством. Необоснованные репрессии, незаконные расстрелы, самоуправство и рукоприкладство со стороны командиров и комиссаров являются проявлением безволия и безрукости. Нередко ведут к обратным результатам, способствуют падению воинской дисциплины и политико-морального состояния и могут толкнуть нестойких бойцов к перебежкам на сторону противника» [62, с. 129].

Страшно сказать, но в этот период в тягость был каждый лишний боец. Редкие, связанные с гибелью партизан, продовольственные операции лишь частично спасали положение. Вся надежда оставалась на сброс продуктов авиацией. И вот представьте себе, что обессиленный, несколько суток не имевший крошки во рту партизан находит гондолу с продуктами. Весь груз, весь абсолютно, он должен сдать командованию. За утаивание хоть малой толики — расстрел. Цифры расстрелянных по приговору трибунала партизан ошеломляют, а сколько было расстреляно без всякого приговора.

«На моих глазах расстреливали дважды. Первый раз Юру Попова, восемнадцатилетнего паренька, за якобы совершенную им кражу. Его расстреляли перед строем на глазах его отца и матери, которые стояли тут же в строю. Отец Юрия Николай Попов до войны был директором Балаклавского карьера. После этого Попов и его жена ушли в другой отряд.

Двух партизан, опытных разведчиков, командир отряда застрелил сам, когда ему доложили о том, что они где-то нашли шкуру и тайно варили ее в пещере» [55].

Об этом же с болью пишет в своих воспоминаниях и Николай Луговой. В силу своего положения он не сторонний наблюдатель, а в ту пору второе лицо в партизанском лесу — комиссар сектора! Всеми силами он пытается предотвратить расстрел отдельных партизан, уличенных в «утаивании продуктов». Только его энергичное и бескомпромиссное вмешательство не дает привести в исполнение уже вынесенный командиром сектора капитаном Кураковым смертный приговор партизанам, которые вскоре станут командирами соединения, бригады, отрядов…

Я назову их фамилии, чтобы читатель мог ужаснуться от сознания того, кого мы могли потерять и чьи имена выпали бы из славной когорты крымских партизан, а только увеличили бы печальную цифру расстрелянных: А.С. Ваднев, Г.Ф. Грузинов, B.C. Кузнецов…

Надо сказать, что угроза расстрела одного из самых лучших партизан Крыма Алексея Ваднева возникала неоднократно. Вот один из примеров, описанных сразу после войны самим А.С. Вадневым:

«По приказу Фельдмана, он был за командующего, я половину продовольствия раздал людям. Командир отряда стал меня ругать и доложил в штаб района. Фельдман отказался, что это было его приказание. Со мной был оперуполномоченный Воронин, он слышал, как мне приказывал Фельдман, помолчал, ожидая, как будут развиваться события. Меня стал ругать Ямпольский, вплоть до того, что меня расстреляют. Я упирался, ссылаясь на Фельдмана.