В прорыв идут штрафные батальоны - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Погребов, Евгений Погребов cтр.№ 43

На одном из перегонов Павел увидел почти саврасовскую тройку. Старик в рваном полушубке за коренника и две бабы за пристяжных тащили, надрываясь, воз с сеном по заснеженной целине. В Дмитриев-Льговском на расчистке путей работала группа женщин. Юбки из трофейных немецких мешков с орлами и свастикой. Одна в немецких эрзац-валенках, другая в чунях из ватной телогрейки. На каждой более-менее крупной станции — стаи беспризорников. Немытые, нечесаные, в немыслимых обносках, голодные.

Совсем недолго простояли в Дмитриев-Льговском. Станция была забита составами с военной техникой, цистернами с горючим и прочими грузами. Здесь всюду чувствовался строгий армейский порядок, начиная с патрулей и кончая организацией зенитной обороны.

В Дмитриев-Льговском по вагонам разнесли газеты. Из сводок Совинформбюро узнали, что войска Первого Украинского фронта после освобождения Киева ведут ожесточенные бои на житомирском направлении, а войска Первого Белорусского, освободив Гомель, — в междуречье Сожа и Днепра.

Штрафников используют на самых горячих участках фронта, они первыми идут в прорыв, торят дорогу. Исходя из этого посыла, многие склонялись к тому, что место батальона — в наступающих порядках Первого Украинского фронта. Но раздавались и другие голоса. Если на Первый Украинский, на направление главного удара, то почему батальон прозябает в пути? К прорыву б доставили заранее, без промедления. Тоже не самый слабый аргумент.

Страсти полыхнули нешуточные. Остервенели, споря. Особенно урки старались. Те не правоты в разборках — крови жаждут. К ножам тянутся.

Трезвые головы осторожничали: Брянск покажет.

В Брянске штрафников действительно ждала баня. Люди прошли через санпропускник, побрились, посвежели. Даже по нескольку десятков комплектов нижнего белья на роту получили.

Из Брянска эшелон пошел направлением на Смоленск Стало ясно, впереди — Белоруссия.

Почти полтора месяца находились штрафники в пути на колесах. И только в двадцатых числах декабря наконец прибыли к месту назначения, в полосу действий Первого Белорусского фронта.

Выгружались ясным днем на тупиковой ветке, в лесу. Тупиком был лесозаготовительный склад. Штабеля заготовленной древесины высились по обе стороны железнодорожного полотна, образуя строгий коридор почти на всю длину состава.

За штабелями начинался смешанный лес. Величественные, принаряженные в белошапковые наряды ели соседствовали с белоствольными березами, клонившими долу обледеневшую головетвь. В лесу стояла нетронутая торжественная тишина.

Высыпав из вагонов, штрафники, наслаждаясь чистотой лесного воздуха, вытаптывали под штабелями снег, заводили огни. Спешили натаять и вскипятить воду в котелках. И вскоре костерки весело горели вдоль всего состава.

Люди грелись у огня, оживленно гомонили. Ничто не говорило о близости фронта, хотя передовая находилась в тридцати километрах от заготовительного пункта. Если бы не военная форма, могло показаться — массовый выезд горожан на природу в воскресный день. До того мирной и покойной была картина.

Распахнув шинель, Павел стоял в сторонке с Махтуровым и наблюдал за ординарцем и связными. Туманов с Богдановым собирали хворост, обдирали с лесин кору, а Тимчук колдовал над котелками. Невольное волнение владело им. Глядя на деловито снующих, беззаботно гомонящих солдат, он думал о том, что вот он, тот день, которого с таким нетерпением ждал каждый там, на переформировке, и совсем близок главный судный час, отсчет которого уже поделил их всех предопределением свыше на правых и виноватых, на тех, кому быть живым и оправданным, а кому — мертвым.

Но люди, похоже, этого еще не сознавали.

Внезапно он увидел, как все замерли в испуге, и как только он увидел это, сразу уловил нарастающий гул авиамоторов. Над кромкой леса вдоль железнодорожной ветки шла тройка юрких «мессеров».

— Воздух! Воздух! — понеслись вдоль состава заполошные разноголосые крики наблюдателей.

— Всем в лес! Рассредоточиться!

Солдаты бросились врассыпную, частью к проходам в штабелях, частью под вагоны состава. Кое-кто карабкался на верх штабелей на перепадах высоты, куда можно было взобраться. На бегу топтали и расшвыривали ногами костры и котелки.

Запоздало ударило с железнодорожной платформы зенитное орудие, но «мессеры» уже скрылись из виду.

— Пронесло. Если б заметили — наделали бы мяса, — хмурит свои кустистые брови Махтуров. Они с Колычевым как стояли, так и остались стоять на месте, сторожа удаляющийся гул моторов: развернутся «мессеры» на повторный заход или нет.

— Не скажи, — сомневается Павел. — Может, боезапас на исходе. Сейчас нашлют бомбардировщиков — начнется карусель.

Опасливо поглядывая на небо, возвращается к костеркам часть бойцов. Торопливо выискивают и собирают расшвырянные растоптанные котелки. Откуда-то из-за штабеля появляется неразлучная парочка связных. Отряхиваются от снега.

— Комедь, ротный, — сдерживая себя неловким, пристыженным смешком, сообщает Туманов. — Петрухин, ну, тот шпундик, что на ходу спит, как завидел самолеты, через штабель на брюхе сквозанул. Мордой по бревну пропахал. Всю щеку с носом снес. Теперь вроде как раненый. Представление об освобождении писать или как?

— На себя бы посмотрел, — не упускает момента поддеть напарника Богданов.

— Ну, а все-таки, ротный, как? Если до первой крови — значит, все, искупил?

— Пусть морду вытрет и никому на глаза не показывается. Как бы ему за этот подвиг в особняке членовредительство не выписали.

Следует команда затушить кострища и рассредоточиться вдоль железнодорожного полотна по краю леса.

Дотоптав костры, штрафники, собираемые командирами отделений и взводов, углубляются в лес и уже там, укрывшись под развесистыми кронами вековых елей, вновь заводят огни, кипятят воду, дожидаясь раздачи горячей котловой пищи.

Тревога Павла о том, что налетит бомбардировочная авиация, оказалась ложной. Ни «мессеры», ни «юнкерсы» над штрафниками больше не появлялись.

С горячей пищей в роты поступил приказ готовиться к ночному маршу. На семнадцать ноль-ноль назначалось предмаршевое батальонное построение.

Колычев обошел взводы, переговорил с младшими командирами и отдельными бойцами. Все время в пути он находился в напряжении, терзаясь чувством безотчетного беспокойства. Каждую минуту был готов к неприятностям, к тому, что должно произойти что-то неладное, как это происходило почти ежедневно в роте на переформировке. Никак не мог отделаться от предчувствия близкой беды или опасности.

Но вот дорога и все страхи позади, в роте полное благополучие: все бойцы до одного в строю, ни больных, ни проблемных. А все не верится, все сердце в тревоге жмется. Уж больно все гладко. Противоестественно это, когда в штрафной роте без происшествий. Даже на построение выходил, внутренне не раскрепостившись, хотя, казалось, неоткуда уж было взяться неожиданностям.