В прорыв идут штрафные батальоны - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Погребов, Евгений Погребов cтр.№ 10

— Не забудь про список личного состава. Представить к четырнадцати ноль-ноль, — напомнил Павел.

Сахно расслышал в его голосе обидные, усмешливые нотки.

— Не заводись, ротный. Все будет чин чином.

— Ты не выполнил приказ, — жестко осадил его Павел и, отвернувшись, шагнул в проход. Больше говорить было не о чем.

Завтрак подходил к концу. Кое-где к потолку потянулись густые махорочные дымы.

Павел призвал солдат к вниманию.

— У кого есть вопросы, прошу подсаживаться поближе. А то и лиц в темноте не разглядишь.

— Нас, гражданин начальник уже глядели-переглядели и судьи, и прокуроры. И чтоб не забыть, фотки на память поснимали, — спрыгивая с нар в проход, с присущей блатнякам рисовкой отзывается высокий белобрысый детина с цыганской серьгой в ухе.

— Гражданин начальник! — перебивает его другой, сытый, басовитый голос, принадлежащий чернявому бритоголовому штрафнику в немецких сапогах с широкими голенищами. — У вас случаем не найдется листка бумажки для письма? А то вон Фомич, — тычет он пальцем в соседа, — жалобу на начальника Камлага написать хочет. Ему в нарсуде пятерик отдаленных табурей приписали, а начальник его своим произволом в штрафняк толкнул. Фомич хочет по закону свой срок на лесоповале оттянуть. Штрафняк ему не в цвет, в приговоре не записано…

Павел смерил обоих пристальным ироничным прищуром:

— Впредь попрошу обращаться строго по-уставному: гражданин командир роты или гражданин ротный. Это раз. Все ваши лагерные байки я знаю наперед. И все остальные сыты ими по горло. Это два. Вопросы задавать только по делу.

— А как насчет табачку, ротный? Бедуют мужики.

— Я всего лишь командир роты, нормы довольствия не устанавливаю. Своей властью могу подкинуть во взвод трофейный пулемет и пару ящиков гранат. А что касается табака… Если у кого после завтрака нечего закурить — смоли курачи.

Он извлек из кармана припасенный кисет с махоркой и, поискав глазами — кому? — протянул его сидевшему с краю немолодому, заросшему щетиной исхудалому штрафнику, определив по загрубелым костистым рукам — работяга и скорее всего колхозник Солдат заторопился, полез в нагрудный карман за бумагой, но закурить не успел.

— Эй ты, тютя, дай-ка сюда кису! — Изящный небрежный жест, и кисет повис на тесемках в руке у белобрысого с серьгой в ухе штрафника. — Потом вместе закурим, — снисходительно пообещал он безмолвно внимавшему солдату. — А то начальник ждать не любит, — белобрысый переправил кисет за спину в услужливо подставленные руки. — Ты, ротный, к нам почаще заглядывай. У нас тоже найдется чем угостить, — он уже протягивал Колычеву, самодовольно ухмыляясь, пачку «Беломора» с торчащим кончиком предупредительно выщелкнутой папиросы.

Кровь толкнулась в голову. Подкуп, задабривание тюремной обслуги и лагерного начальства одновременно с откровенным бесцеремонным насилием и жестокостью, насаждаемыми против остальной, «фраерской», части заключенных, — не только отличительная черта поведенческого кодекса ворья на зоне, не только и не столько первое правило и норма жизни, но основной закон и главное условие их арестантского бытия. Так они добиваются лучших условий для себя.

Дать взятку начальнику и заручиться его покровительством, «наколоть» фраера, подвергнуть его физическому унижению и принуждению, отобрать у него все лучшее — святое дело, предмет особой воровской доблести и бесконечных хвастливых россказней в кругу подельников. В искусстве «купить» фраера блатняки большие мастера. Пачка «Беломора» — пробный камешек Интересно, во сколько пачек оценивает белобрысый его, Колычева?

Павел поднял медленный тяжелый взгляд от пачки «Беломора» на лицо белобрысого: чистое, гладкое. Теперь он уже разглядел на нем и офицерскую гимнастерку, и хромовые сапоги — такие же, как на Сахно.

Несколько секунд длится томительная немая пауза, во время которой Павел и белобрысый обмениваются изучающими красноречивыми взглядами.

— Фамилия? — наконец требует Павел.

— Штыров.

— Кличка?

— Рисуешь, начальник? — недобро осклабился белобрысый.

— Кличка?

— Штырь, — с горделивым вызовом назвался штрафник, уверенный, что кличка-то его Колычеву наверняка известна. Должен быть наслышан.

— Трое суток ареста. За нарушение воинской дисциплины и порядка. А махорку верни на круг.

Белобрысый, не отводя от Колычева сузившихся, с непередаваемой наглинкой глаз, сделал знак за спиной. Из глубины тотчас показался передаваемый по цепочке наполовину опорожненный кисет.

— Ты чё, ротный! Крыша едет?…

— Пять суток ареста, — спокойно, но твердо добавил Павел, демонстрируя готовность наращивать счет.

Белобрысый задохнулся от приступа бессильной ярости, но предпочел вспомнить уставной порядок.

— Есть пять суток ареста. Но… — встретив холодную непреклонность Павла, сник Сподобился отдать честь, приложившись пятерней к пустой голове.

— Сильна новая метла, даром что своя, — раздался за спиной чей-то знакомый басовитый возглас. — Смотри, как бы не обломалась…

— Кто сказал?

— Ну, я, — спрыгивая с нар в проход, представился все тот же невысокий чернявый штрафник в немецких широкораструбных сапогах.

— Фамилия?

— Конышев.

— Кличка?

— Кныш.

— Трое суток ареста. За нарушение воинской дисциплины и порядка.

Штрафник злобно сверкнул глазами, но «нарываться на комплимент» не стал.

— Командир взвода Сахно! — повыся голос, приказал Павел. — Распорядитесь об отправке штрафников Штырова и Конышева на батальонную гауптвахту. Об исполнении доложить лично.

В последующие сорок минут Павел ознакомил людей с последней сводкой Совинформбюро, положением в батальоне, обрисовал задачи роты и взвода на ближайшие дни. Но итогом общения остался неудовлетворен. Не удалось, как хотелось, вызвать в штрафниках ответного отклика и интереса. Все его попытки разговорить, приблизить к себе аудиторию наталкивались на безучастное внимание, с которым обычно отбывают время на заорганизованных собраниях и мероприятиях с обязательным, принудительным присутствием.

«Твое дело говорить, наше — слушать», — читалось на лицах солдат. Не более того.

Попрощавшись, Павел задержал шаг около крайнего штрафника, которому передавал кисет с махоркой.

— Как фамилия, солдат?

— Кузнецов. Александр.

— Выйдем-ка на улицу, потолкуем.

Прихватив шинель, солдат вышел за ним следом.

Павел предложил ему сигарету, закурил сам.

— Вольная жизнь у блатных во взводе?

— Жируют, сволочи, — мрачно подтвердил солдат. — И на кухне у них блат, вся гуща им достается, и по ночам где-то шастают. Все время чего-то делят, прячут, грызутся…