Креститель - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 48

— А ну, тиун, налей еще вина моему гостю, — присел на лавку князь. — Ты, я слышал, про старания вражьи сказывать начал. Так ты продолжай…

— Обломать волхвов нужно с их идеями, — с поклоном принял тяжелый золотой кубок Олег. — Я так понимаю, что наследники древних родов, много поколений правящие в разных странах, богами отмечены? Иначе как же они так долго власть удерживают? Значит, тебе, князь, надобно жениться на какой-нибудь царевне, царице, али еще ком-то, кто косвенно подтвердит твое княжеское величие, а заодно лишит смысла спихивать тебя с трона или убивать. Ведь жену царского рода так просто в сторонку не отодвинешь, правильно? Она первым кандидатом на власть становится. Волхва вместо нее вряд ли изберут, если совсем глупо себя не вести. Жена будет человеком от прежних слухов отделенным. Может подарки дарить, обещания раздавать, улыбаться всем с ласкою… Да и по совести, ей — первое слово. А коли сын родится, так и вовсе на много поколений вперед святоши задвинуты окажутся. Он-то точно родовитым считаться станет. А кого бояре и вече на стол выбирать станут, ежели между наследником и неведомо кем решать?

— Как тебя зовут, хитрый человеке? — внезапно спросил князь.

— То ведун Олег, княже! — громогласно объявил богатырь. — И слухов про него по Руси немало бродит, принять его у себя и тебе не грех.

— Вижу, не зря принял, — согласился Владимир, возвращаясь на трон. — И теперь имени твоего не забуду, ведун. Слова твои, вижу, дорогого стоят.

Он немного помолчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом кивнул Синеусу:

— Налей гостям еще вина, тиун. Неча его беречь. Пока не для кого. — Он выдернул из стола кинжал, вернул в ножны. Кивнул: — Пожалуй, прав ты, ведун. Коли кость от глаз волховских спрятать, то и город мутить они перестанут. На меня яду вылили — но на жену знатну, на сына не смогут. Известное дело, по жене, равно как и по мужу, кровь родовитая равно считается. Чай, когда прапрадед мой, Рюрик, [12] стол новгородский из рук деда своего, Гостомысла, принимал, возразить супротив прав его никто не посмел. Супротив сына от знатной княжны возражать волхвы не посмеют. Однако же, на всё это время надобно. И с выбором не ошибиться, и сватовство честь по чести провести, и сына, опять же, еще родить надобно. Удержусь ли так долго на одних варяжских мечах?

— Простите, мужи мудрые, что разговор ваш прерываю, — впервые за день подала голос Пребрана, — но заморилась я с дороги долгой. За угощение знатное спасибо, да токмо после него глаза слипаются. Дозволят ли мне крышу сию покинуть и ночлега себе поискать? А то покамест голову некуда склонить…

— Не дозволяю, — покачал головой великий князь. — Гости вы мои. Посему под крышей моей останетесь. Тиун, отведи, покажи светелки, что под теремом детским. Ныне все пустые стоят. Пусть выбирают гости, кто какую пожелает.

Комнаты для гостей располагались аккурат над пиршественным залом. Сколько — Олег не считал. Просто тиун указал на ближайшую, ведун толкнул дверь и понял, что путешествовал не зря. Пол обширной, примерно шесть на шесть, горницы был выстелен пушистыми персидскими коврами. Стены украшались шкурами, висящими поверх опять же ковров, но теперь арабских — гладких, войлочных. По потолку шла роспись в виде трех драконов, крадущихся к алому цветку. Цветок находился над окном с двойными, забранными слюдой, рамами. В углу у внутренней стены над толстой, как откормленный хряк, периной стоял балдахин из легчайшего, похожего на кисею льна. Рядом в стене виднелись несколько медных пластин.

Олег снял сапоги, размотал портянки, протопал к пластинам, аккуратно толкнул одну пальцем. Она повернулась, открывая черное отверстие, из которого повеяло легким теплом. Все ясно — отопление. Зимой где-то снизу топится печь, и по множеству подобных тепловых каналов жар распределяется по дому. Еще в комнате имелись две покрытые лаком и обитые сверху войлоком скамьи, два стула, стол с резными ножками, размерами похожий на обычный обеденный и — ну, надо же! — бюро. Точнее, высокая одноногая стойка с наклоненной столешницей, на которой сверху торчали два оловянных стилоса и чернильница.

— Да, пожалуй, здесь можно немного и задержаться…

Середин снял косуху, подзабытым движением повесив ее на спинку стула, расстегнул ворот рубахи, прошелся туда-сюда по высокому густому ворсу, приятно щекочущему ноги, потом остановился спиной к постели, раскинул в стороны руки и плавно рухнул назад, провалившись в мягкую, как облако, перину. Плотно набитый разными вкусностями животик навевал сладкие мысли, по голове бродило терпкое греческое вино. В светелке было тепло, уютно и спокойно.

— Хорошо!

У двери тихонько поскреблись.

— Да? — повернул Олег голову.

Плотно всаженная на пятки и щедро смазанная дверь бесшумно отворилась, внутрь вошла Пребрана, в легком сатиновом сарафане, расшитом сверху донизу зеленым катурлином, простоволосая и босая.

— Ты здесь, ведун? А я за стенкой… — Она оглядела горницу. — Да, и у меня, почитай, такая же. Токмо медвежьих шкур менее, лисьи вместо них висят.

— Так это же лучше… — с сожалением перешел из лежачего в сидячее положение Олег.

— А нам ныне не опасно поодиночке-то ночевать?

— Чего волноваться? — пожал плечами Олег. — Колдун в покойном месте, мы тоже за тремя воротами, тремя дверьми, да еще и стража внизу.

— Как это хорошо, когда спокойно и опасаться нечего! — Девушка присела рядом, развела широко руки и откинулась на перину. — У нас дома не такая. Вот уж, воистину княжеская.

— Угу… — кивнул ведун, поднимаясь и отходя к бюро. Хотя плоть его и успела сделать вполне недвусмысленную стойку, а хмель гонял по голове разумные мысли, однако он всё еще не мог забыть крик «насилуют!» на полянке возле абаса. Коли тут, в княжьих покоях, такой клич услышат — точно от женитьбы не отвертишься.

— Как твоя рана, ведун? — встала следом Пребрана, подошла ближе, провела кончиками пальцев ему по подбородку. — Здесь уж и следов не осталось. А на горле полоса есть. А на груди? Не беспокоит?

Осматривая раны на груди, она полностью расстегнула ему рубаху, потом вытащила ее из штанов и опустилась на колени, провела прохладной ладонью по животу:

— Не болит? Бедный ты мой… — Ее мягкие губы коснулись живота, вслед за шрамом пошли по кругу, опускаясь все ниже и ниже, пока Середин не почувствовал, что плоть всегда будет сильнее разума.

Он наклонился, подхватил на руки хрупкое тело девушки, отнес на постель и принялся целовать ее лицо, глаза, губы, в то время как ладони скользили вверх по ее ногам, проникали к запретным вратам наслаждения — доверчиво открытым навстречу мужским ласкам. Он приподнял Пребрану, быстрым движением снял с нее через голову сарафан, снова начал покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи, грудь, не забывая как можно осторожнее, чтобы не спугнуть, ласкать руками. Спохватился, рванул узел на своих штанах.