Над Кабулом чужие звезды - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Кожухов cтр.№ 9

В Афганистане теперь тысячи наших «мушаверов»: во всех силовых структурах, в партии, в профсоюзах, в жэках и даже в зоопарке они советуют афганцам, как им дальше жить, работать и строить светлое будущее. Если бы так, как Толя Завражнов, пусть бы себе советовали!

* * *

Вместе с правдистом Вадимом Окуловым, моей главной афганской «нянькой», и известинцем Германом Устиновым улетели в Кандагар и застряли там на неделю: нет погоды, все полеты отменены. Собственно, прилетели мы разузнать хоть что-нибудь об американце Чарлзе Торнтоне, который погиб на днях, когда наш спецназ расстрелял из засады очередной «духовский» караван.

История с американцем какая-то мутная. Труп его будто бы исчез наутро после ночного боя, а вещи остались. Корочки репортера газеты «Рипаблик», штат Аризона, а еще фотографии, на которых он вместе с двумя другими европейского вида типами грузит «стингеры» на машину моджахедов. И еще дневник, на обложке которого рукой Торнтона выведено: «Мое имя — Абдулгафар»… Был ли он репортером, не был ли — Аллах ведает, но на днях таким «стингером» здесь был сбит афганский самолет, и все его пассажиры погибли. Зачем этот Торнтон позировал перед камерой с самонаводящимися ракетами в руках? Было ли это обычным журналистским пижонством или отчетом начальству о доставленном грузе, — теперь уже не узнать. Впрочем, судя по записям в его блокноте, Торнтон и сам уже был не рад, что ввязался в эту историю. Похоже, когда наши поняли, что убили американца, они сами решили избавиться от тела: на нет и суда нет. Упоминания же о том, что из засады работал русский спецназ, в официальных сообщениях, разумеется, не было: в газетах они проходили как «солдаты армии ДРА».

До Кандагара мы так и не доехали. Начальник местной оперативной группы КГБ, перед кем-то неведомым за нас «отвечавший», отказался везти наотрез, сослался на то, что после гибели американца на каждом километре дороги засады. Да и вообще решил не выпускать нас из аэропортовского городка, компенсируя наше вынужденное затворничество разнообразными развлечениями.

Вот, например, прямо на дом доставили для интервью странного бандита Исмата Муслима. Муслим когда-то учился в академии имени Фрунзе в Москве и там же был посажен в тюрьму за спекуляцию валютой. Вернувшись домой, несколько лет воевал на «той» стороне, а теперь вот «перековался». Когда обсуждал условия перехода на сторону правительства, попросил себе в замы армейского полковника. «Ага, — подумали люди, — если у него заместитель — полковник, кто же тогда по званию сам Исмат?!»

Высокий, усатый, — маузер на ремне справа, револьвер поменьше слева, дымчатые очки в золотой оправе, — он появился в сопровождении колоритной охраны: бородатых, перепоясанных пулеметными лентами, кровожадно сверкающих глазами пуштунов. Исмат будто сошел с экрана старого фильма о нашей Гражданской войне: он не за красных и не за белых, он сам по себе, и у него в отряде шестьсот сабель.

Когда мы закончили разговор, один из кровожадных пуштунов Исмата неожиданно бросился к нам, быстро залопотал по-русски о том, что ему здесь страшно, грязно и плохо и хочется обратно в Союз, где он учился в военном училище, а затем был направлен в Кандагар для укрепления политически незрелой армии Исмата Муслима, ныне члена Революционного совета республики.

Городок аэропорта построен еще в шестидесятых годах американцами. Клеймо «Сделано в США» стоит даже на фонарных столбах. И на «стингерах», которые сбивают самолеты с клеймом «Сделано в СССР», — две торговые марки этой войны.

* * *

К вилле, где мы живем, приставлен обслуживающий персонал: по-стариковски мудрый Баба, постоянно жующий «чаре» — легкий наркотик, что-то вроде анаши. Есть еще «рафик бача Дауд» — «товарищ мальчик Дауд», смешной парнишка с оттопыренными ушами. Еще — смышленый шестнадцатилетний симпатяга Измарай, с которым мы подружились. Все они готовили нам рис и кур, резали арбузы и мыли виноград, ухаживая по высшему разряду, едва ли понимая, кто мы такие и зачем пожаловали. По вечерам я подходил к костру, у которого колдовал Баба, он каждый раз просил водки, а потом обучал меня пуштунским словам, и все страшно радовались, когда я произносил что-нибудь не так на этом тарабарском наречии. Все это могло бы стать рассказиком. Там был бы и невозмутимый Баба, и яркие звезды в ночном кандагарском небе, и грязная лужа, из которой Дауд зачерпывал ведром воду для нашего чая, и огромные медные котлы, в которых кипел, булькал рис…

Как объяснишь тем, кто остался дома, что нет ничего необычного и особенно опасного в нашей жизни здесь? Обычная жизнь. Ну, летаем, конечно. Бывает, бухает и рвется что-нибудь неподалеку. Но — привыкаешь, «принюхиваешься», перестаешь обращать внимание. Просто живешь: работаешь, ходишь в гости, выпиваешь с друзьями…

Улетели на «Ан-12»-м. Места в пассажирской кабине мне не хватило, и пришлось пристроиться в грузовом негерметизированном отсеке. Было мне очень тяжко, даже не описать, как тяжко, — должно быть, так чувствует себя вытащенная на берег рыба. Я упал на грязный металлический пол в кучу афганских солдат и собрался умирать. А что вы хотите: 6400 метров над уровнем моря, воздух разряжен, а ниже спускаться никак нельзя. Ниже — проклятые «стингеры», которые привез сюда Чарлз Торнтон. Но его уже нет на этом свете, а я есть.

* * *

Впервые достал из шкафа костюм и галстук, привел себя сегодня в официальный вид. Александр Балан, руководитель группы комсомольских советников, оказывающий мне всяческое покровительство, внес меня в список приглашенных на церемонию награждения пионеров-героев, которая состоится в резиденции Бабрака Кармаля.

Перед дворцом стоит смешанный советско-афганский караул. Но это для проформы: все знают, что резиденцию Кармаля охраняют наши десантники, а лично его — «девятка», специальное подразделение КГБ, охраняющее и наших начальников дома.

Здесь красиво и чисто, аккуратно подстрижена листва на кустарниках, стены выложены фигурной кладкой. Прохладно, спокойно, мирно.

Пионеры сидят в маленьком зале — нарядные, торжественные, некоторые из них почему-то в смешных колпаках. Долго расставляют стулья вдоль стен для взрослых зрителей, которых, разумеется, больше, чем самих детей. Среди них мой знакомый, министр просвещения Каюми, милый, улыбающийся человек. Мы оказываемся рядом, и я, потеряв всякий стыд, прошу товарища министра поработать моим переводчиком. Кармаль говорил нараспев, очень просто и, разумеется, без бумаги. А потом прикалывал к детским рубашонкам орден Славы. Дети целовали ему руки и громко кричали: «Ура, Кармаль, дзиндабад!» Я попытался снимать, но был тут же отброшен в сторону толпой афганских репортеров.

Как жаль все же, что я глухонемой в этой стране.

* * *

Вчера вечером снова был обстрел. Ракеты шуршали над самым моим домом, взрывались неподалеку. Звенели разбитые стекла, афганские солдатики, которые охраняют Старый микрорайон, открыли бешеную автоматную пальбу, где-то рядом заработал пулемет. Один из снарядов влетел в окно соседнего дома. Соседи-афганцы по лестничной клетке заголосили, бросились в подвал. В подвал бежать не хотелось. Я решил отсидеться в коридоре моей квартиры, относительно безопасном, по моим представлениям, и стал считать ракеты. Когда шестая из них разорвалась неподалеку, раздался телефонный звонок. Москва. Мама.