Заклятие предков - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 62

Когда Олег с облегчением вытянулся на расстеленном возле печи тюфяке, правое плечо его болело не столько от работы кистенем, сколько от постоянного поднятия ковша с хмельным янтарным напитком. В голове шумело, глаза слипались, и ведун уже успел ненадолго провалиться в сон, когда ощутил на своих губах горячее прикосновение.

— Храбрый ты мой, богатырь мой…

Олег открыл глаза и увидел, как Заряна снимает через голову исподнюю рубашку. В серых сумерках темные точки сосков почти не различались, черты лица выглядели смазанными, будто у призрака. Но призраки всегда холодны и влажны, словно ночной туман, а прикосновение девушки было жарким, как пламя кузнечного горна.

— Желанный мой, суженый мой… Родной… — Она расстегнула ворот его шелковой рубахи, по коже мягко заскользили легкие, как тополиный пух, волосы, напрягшаяся плоть ощутила призывное прикосновение…

— Заряна… Зорюшка моя ясная… Моя красивая, хорошая моя…

Комната начала наполняться светом, возникли какие-то странные клубы, словно склеенные из ваты облака… Но когда яркость их стала ослепительна до боли, все мигом растворилось, сделалось однообразным, совершенно неразличимым, как и при полном мраке. И тут сверху в несколько прыжков спустился огромный леопард, на спине которого сидел хорошо сложенный парень лет двадцати пяти, в лавровом венке, с очень коротким, чуть более метра, бунчуком, украшенным двумя атласными лентами — синей и белой. Под мышкой парень держал книгу — все ту же, коричневую, из непонятного материала, с глубоким тиснением. На обложке красовалась длинная спираль с раздвоенным кончиком в центре, и две двойные окружности у нижних углов с золотыми точками посередине. Гость спрыгнул с леопарда, протянул книгу Олегу и…

Ведун перевел дух, приходя в себя, вытер лоб. Мрак в доме казался ему теперь и вовсе непроницаемым.

— Разве тебе плохо со мной, мой милый? — услышал он возле самого уха. — Разве лучше скитаться одному, не зная ни ласки, ни заботы, не слыша ни единого нежного слова? Неужели ты хочешь меня прогнать?

— Нет, не хочу… — Олег подсунул правую руку девушке под голову, другой обхватил ее за бок, привлек к себе и крепко, крепко обнял…

— Ну что, мил человек, кваску али рассольчику?

Олег, зевнув, продрал глаза, непонимающе уставился на склонившегося над тюфяком дядю Малого, потом улыбнулся:

— Лучше, конечно, рассольчику. Да с капусткой. Да с парой яиц вареных, да хлеба с маслом. Слабо?

— Да там Заряна твоя уж с рассветом у печи шурует. Она хозяйка, ей видней, чем суженого с утречка потчевать. Коней как — в дорогу сбирать, али еще на денек останетесь?

— Ты б хоть подняться дал, отец, — возмутился ведун. — По сторонам посмотреть, репу почесать. А уж потом бы спрашивал.

— Ну, прощенья просим, — отступил хозяин. — Однако же мужики ужо у ворот собрались, беспокоятся.

— Зима на дворе, отец! — Олег вскочил на ноги, крутанул руками, разгоняя кровь. — Зима, работы нет. Чего вам не спится? Зимой у нас на Руси токмо пиво пить да снежные крепости штурмовать заведено! И-эх, малохоль-ные…

Прямо босиком он выскочил на улицу, наклонился над ближним сугробом, растер снегом лицо, ноги, руки до локтей. И лишь когда выпрямился, то обнаружил, что человек пять мужиков стоят в нескольких шагах, глядя на него напряженно, выжидающе. За их спинами теснилось с десяток баб и столько же детей разного возраста.

— Вот ведь электрическая сила…

Олег вернулся в дом. Тюфяк из горницы исчез, Заряна расставляла на столе плошки. Поймала его взгляд, застенчиво улыбнулась.

— Ладно, я сейчас… — Ведун натянул меховые штаны, сапоги, подхватил переметную суму, снова вышел во двор, огляделся, указал мужикам на отдельно стоящий овин: — Туда не входить! Один хочу побыть, понятно?

Строение для сушки снопов в эту пору, разумеется, пустовало. Олег поднялся на помост, прошелся из угла в угол, обнаружил у стены кусок старой мешковины, кинул в центр, на решетку из толстых дубовых реек, лег головой в самую середину. На ощупь вынул из сумки пайцзу, положил на лоб, потом развернул заклинание и начал его читать…

Тело охватило ощущение огромного, безмерного покоя. Он словно плыл в мягких струях теплой реки. Ласкающе овевали лицо нежные, как стебли травы, струи, растекались за ненадобностью руки, ноги, перестала раздражающе трепыхаться какая-то штучка в груди. И сама грудь тоже замерла…

И тут по глазам, разрывая плоть мира, резанула молния. Олег увидел злое лицо старика, и в лоб, распугивая ворон, ударил тяжелый посох, отчего кожа невыносимо зачесалась. Избавляясь от наваждения, ведун смахнул его с лица и… Тело — со страшной болью, словно разрывая стальные обручи, сделало глубокий вдох, лихорадочно застучало сердце.

Ведун сел, не в силах отдышаться, нащупал сбоку сброшенную пайцзу, сунул ее в сумку, немного выждал, а затем, сделав немалое усилие, встал.

— Значит, покой… Прямо кладбищенский покой…

Никаких зовов, однако. Наверное, у колдуна выходной. Ну, тогда и нам отдохнуть можно.

Олег, покачиваясь, пересек двор, поднялся на крыльцо и, распахнув дверь, крикнул внутрь — так, чтобы на улице услышали:

— Ты пока не собирайся, Заряна! Я сегодня еще разок с местными на охоту скатаюсь. Завтра дальше тронемся.

Для Олега это действительно был отдых: промчаться вскачь по овальным следам, налететь быстрым кречетом на неуклюже ворочающуюся фигуру, расколошматить ее молниеносным ударом, не снижая разбега, посмеяться новой удаче с мужиками, затем хлебнуть медовухи из пущенного по кругу ковша и поскакать дальше. А вечерком отведать зайчатинки на вертеле, да мелко порубленной свежей капусты из прохладного погреба, да хмельного меда, да запеченной с чесноком и петрушкой осетрины. А потом, когда мужики разойдутся по своим избам, — опрокинуть бывшую невольницу на тюфяк и целовать ее счастливые глаза, мягкую грудь, чуть солоноватый живот…

— Я останусь верной тебе всю жизнь, любый мой, — прошептала она. — Верной половиночкой стану, думать только о тебе, помнить только о тебе. Мальчиков тебе рожу, любый мой. Таких же сильных, отважных. Умных. Хочешь? Мы ведь теперь навсегда вместе останемся, правда?

Олег перевернулся на живот, навис над Заряной, пытаясь разглядеть ее глаза.

— Хорошая моя…

Женщина и дети… Конечно, это изрядная морока. Куда легче жить одному. Не за кого бояться, некого терять, некого защищать. Гнедая, сабля да прочный щит — с ними живешь, с ними умрешь. Железо как потеряешь, так и найдешь, сам сгинешь — так и оно пусть пропадает, мертвому ничего не жалко. А с женой, с малышами своими так не поступишь. Разве бросишь малютку, который смотрит на тебя любящими глазками, смеется беспечно, в груди которого бьется такое крохотное, но уже жаркое сердечко? Тут и погибнуть не посмеешь — чтобы на поругание всякой нечисти их не оставить. Да, морока… Но, наверное, прав вогульский хан Ильтишу: зачем жить на этом свете, если после тебя не останутся ступать по нему ноги твоих детей? Для кого тогда защищать эту землю, строить города? Ради чего проливать кровь, если вместе с тобой уйдет в сумрачное царство Мары весь твой род? Все едино придут на опустевшую землю орды диких варваров, переименуют города, загадят реки, порежут на газончики хлебные пашни, а череп твой выроют из могилы и выставят под стеклом в музейной витрине — где-нибудь между египетской мумией и бенгальским тигром.