Место встречи изменить нельзя. Эра милосердия. Ощупью в полдень - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер cтр.№ 120

Дальше торчать тут глупо. Отложим до завтра. Голова, как утюг, тяжелая…

Пятница

1

Тяжелая, обитая сияющей бронзой дверь неохотно приоткрылась, и табличка «Служебный вход» сразу потеряла свою магическую неприступность.

– Вам кого? – спросил швейцар, величественный, в седых бакенбардах и пижамной полосатой куртке.

– Либердей Гордеича, – буркнул Тихонов.

Швейцар не понял, но переспрашивать не стал и указал рукой на лестницу. Тихонов поднялся на второй этаж и среди длинного ряда безымянных дверей быстро отыскал ту, на которой было написано: «Инспектор по кадрам». Заперто. Тихонов еще раз дернул ручку. По коридору шла женщина с ведром и щеткой.

– Чего дергать-то? Ведь заперто! Марианна Ивановна пошла за пирожками. Будет скоро. Ты сядь, подожди.

– Слушаюсь. Сяду, подожду.

Тихонов уселся на красный бархатный диванчик и стал рассматривать развешанные на стене фотографии актеров в разных ролях. Прямо напротив висел хорошо сделанный портрет – «Заслуженный артист Кабардино-Балкарской АССР К. М. Ставицкий в роли графа Люксембурга».

«Да ведь он же раньше тоже в этом театре работал», – вспомнил Тихонов. Ставицкий был в блестящем цилиндре, смокинге, с тростью и в накинутом на одно плечо плаще. Красивый парень, ничего не скажешь. Потом подумал: «А все-таки алиби у вас нет, гражданин Люксембург». Тихонов встал и пошел вдоль стены, читая подписи под фотографиями. Ага, вот Букова… в роли Пепиты в оперетте Дунаевского «Вольный ветер». Букова была похожа на этикетку одеколона «Кармен» – с веером и завитой прядью на щеке. «Такие нам страсти Бог послал», – покачал головой Стас. Почти в самом конце коридора он нашел портрет Панковой – Элизы Дулитл в оперетте «Моя прекрасная леди». Здесь Элиза уже не оборванка – она леди, элегантная, стройная, с очень умным лицом. Ну-ну.

Дверь в конце коридора вела на крутую железную лестницу. Стас спустился по ней и неожиданно оказался за кулисами. Здесь было полутемно. Причудливыми волнами застыли складки занавесов и кулис, чернел провал оркестровой ямы, зыбь партера уходила в глубину зала, где очень далеко ночными бакенами краснели буквы «Выход». Рабочий, возившийся где-то наверху, над сценой, кричал: «Электрики! Электрики, черти, луну снимайте!» И голос его булыжником катался в пустой бочке зрительного зала.

«Смешно, что мы часто не только не задумываемся над сущностью явлений вокруг нас, но даже не подозреваем о существовании у них какой-то оборотной стороны, – подумал Стас. – Нас четко держит в русле привычных представлений изначальная заданность событий и людей. В театре всегда должен быть праздник, запуски бывают только на космодроме, актер обязан всегда быть благородным и прекрасным. Причем заложено это так глубоко, что обычно и в голову не приходит спросить: «Почему?» Это аксиома, как точка – обязательно пересечение двух прямых. Хорошо бы запретить аксиомы. Их придумали наверняка о-очень умные люди. Аксиомы мешают заглядывать за установленный ими предел…»

Стас тряхнул головой и поднялся обратно по лестнице. Дверь – «Инспектор по кадрам» – была приоткрыта.

Стас представился пожилой женщине, сидевшей за старинным письменным столом.

– Мне нужно посмотреть несколько личных дел…

– Творческих? – деловито спросила инспектор.

– Как? – не понял Тихонов.

– Ну, служащих или артистов?

– Артистов.

– А в чем дело? Кто-нибудь проштрафился?

– Да нет, что вы! – засмеялся Стас. – Просто в силу профессиональной любознательности.

– А чье именно дело вам требуется?

– Видите ли, я бы хотел посмотреть несколько…

– Ясно, ясно, – догадалась Марианна Ивановна. – Вот шкаф с личными делами, кто вам нужен – ищите сами. Секретничаете все!

Тихонов сказал:

– Вы не обижайтесь, пожалуйста. Ведь у нас, в уголовном розыске, специфика: спросим иногда про Петрова – и уже готова версия: то ли у Петрова что-то украли, то ли он у кого-то украл – в общем, в какой-то краже Петров замешан…

Кадровичка засмеялась:

– Да ладно уж, я эту шутку еще в двадцатом году от артиста Александра Вишневского слышала. Трудитесь…

Тихонов взял несколько личных дел.

Букова Елена Николаевна. Анкета: тридцать два года. Образование высшее. Копия диплома. Характеристика в девять строчек. Автобиография. Тоже несколько строчек: родилась, училась, поступила… Копии приказов: зачислить в театр, предоставить отпуск, объявить благодарность. Присвоить вторую категорию. Заявление об отпуске, еще одно. «Ей-богу, – подумал Тихонов, – у швейной машинки паспорт и то разговорчивей: что она умеет делать, чего нет; когда хорошо работает, когда плохо; кому на нее жаловаться…» Тихонов вздохнул и вернулся к автобиографии. Четкий, почти каллиграфический почерк. «Выработанный», – вспомнил Тихонов термин экспертов-почерковедов. Не спеша, наверное, писала, выводила. А вот прошлогоднее заявление об отпуске. Здесь Букова явно спешила – зачеркивала, некоторые слова недописывала. Все равно строчки круглые, гладкие, как на школьной доске. Да, не густо.

Тихонов открыл тоненькую папку с надписью «Панкова З. Ф.». Так, Зинаида Федоровна, тридцати одного года, автобиография: школа, театральная студия, эстрада, театр. Присвоена вторая категория. Вот и все. Взысканий нет. Благодарность – «За творческие успехи» – ко дню Восьмого марта. Отпуск, еще отпуск, трудовая книжка. Все. Ближайшая подруга Буковой. Задушевная. Ставицкий говорил, что Панкова принимала очень близко к сердцу его разрыв с женой. В автобиографии, конечно, об этом ничего нет. И не может быть. Почерк какой корявый. Двоечницей, наверное, в школе была. Не то «к», не то «н» – не разберешь, одинаково пишет. Постой, постой. Эти буквы кто-то еще пишет так же. «Н» похоже на «к», и «к» похоже на «н».

Тихонов отложил папочку, полистал «для дела» еще несколько. Потом спросил:

– Скажите, пожалуйста, в какое время приходит в театр Панкова?

– Видите ли, Панковой сейчас нет в Москве. В Ленинграде у нее старушка мать. Недавно она серьезно заболела, и Панковой предоставили отпуск за свой счет. Завтра она должна выйти на работу.

– А когда она уехала?

– В понедельник вечером или во вторник утром. Я точно не знаю. Зине неожиданно сообщили о болезни матери, и она договорилась об отпуске с режиссером Колосковым по телефону.

– Ясно. Автобиографию Панковой и ее заявление я, с вашего разрешения, возьму…

* * *

– Тут, видимо, какое-то недоразумение. – Колосков, коротко стриженный молодой человек, нервничал. – Зины с понедельника нет в Москве, она уехала к больной матери.

Стас быстро просчитал в обратном порядке: четверг – раз, среда – два, вторник – три. Аксенова погибла в понедельник. Спросил:

– А как это произошло?