Я начинаю войну! - читать онлайн книгу. Автор: Николай Пиков cтр.№ 9

Необходимо подчеркнуть, что в этот период, с ноября по декабрь, уже произошла смена послов, Пузанов уехал, Табеев только приехал, и по-настоящему обстоятельной, взвешенной информации от истинно посольской части в общем-то не было, и, к сожалению, Табеев, когда там появился, нередко присоединялся к оценкам резидентуры КГБ. Ну, тут можно понять: своего еще никакого опыта, представления у него не было, та служба считалась наиболее информированной, поэтому и могло это происходить.

Пузанов был уже на исходе в любом случае. И по состоянию здоровья, и поскольку принималось решение о серьезной акции, считалось, что он не сможет выполнять новую роль. Он был более тесно связан с Тараки, потом с тем же Амином, а тут надо сменить всю сцену, на которой действие будет происходить… И потом уже он говорил, что он не за такое развитие событий, и я вполне это допускаю, но его мнением никто особенно и не интересовался, как и в других случаях мнениями послов, к сожалению.

Кто бы ни сказал первым «а», эта тройка после перехода на позиции за ввод войск действительно руководствовалась своими представлениями об обеспечении нашей безопасности, об угрозе этой безопасности, которая может исходить из Пакистана, если там окажутся американцы, с одной стороны. А с другой стороны — из ложных, я уверен, представлений о том, что сравнительно легко можно предотвратить эту опасность путем ввода наших войск. Но вот и над тем, и над другим, по моим ощущениям, висело нечто идеологическое, которое исходило из того, что если мы потеряем Афганистан, то не просто соседнюю страну, допустим, как Иран, где и без того американцы уже были, и тем более Турция. А эта вот страна не просто соседняя, а завтрашний, так сказать, член социалистического содружества. То есть вот это представление об Афганистане как стране, ставшей на путь строительства социализма, в моем представлении, довлело над этим. В какой мере тут сказывалась аргументация, допустим, того же Суслова в каких-то внутренних обсуждениях в этот период, точно я не могу сказать, поскольку не был участником.

Решения Политбюро, письменно оформленного или каким-то другим образом, не было. Ничего не было. По Министерству обороны было Постановление Совета Министров по вопросам финансирования, льгот, личного состава, находящегося в Афганистане, и то через некоторое время оно было отозвано. Никаких других постановлений, решений Политбюро, Президиума Верховного Совета и т. д. в Минобороны не поступало, и, по-моему, они и не оформлялись. То есть в течение десяти лет шла война, юридически не оформленная.

Принявшие это решение товарищи, в общем-то, придавали немалое значение тому, чтобы каким-то образом это решение было одобрено более широким форумом в лице всего ЦК. И на июньском пленуме ЦК в 1980 году была информация по этому поводу. Единогласно, без всякого обсуждения, было принято решение «одобрить», очень краткая формулировка, без всякого обоснования, одобрить ввод ограниченного воинского контингента в Афганистан.

Я тогда еще не был членом ЦК, но впервые присутствовал в качестве приглашенного на этом заседании. Тогда по наивности удивился, что никто не только не выступил с каким-то несогласием, но даже вопросов никаких руководству не было задано, ничего. Была информация, и все дружно проголосовали одобрить, в том числе и те члены ЦК, которые потом, спустя пять лет, обличали, и кляли, и осуждали и т. д.

В то время никто ни слова не то что против, даже вопросов не задал. Я, может быть, ошибаюсь, но я думаю, что если бы развернулось в ту пору в июне 1980 года такое обсуждение, наверняка высказывавшиеся против или выражавшие какое-то сомнение пострадали бы; но, если бы было такое обсуждение, может быть, это еще как-то сказалось бы. В то время мы еще не очень сильно увязли, и, может быть, не было бы такой длительной, такой кровавой миссии нашей в Афганистане.

Отношения Л. И. Брежнева с тройкой были самыми дружественными и теплыми. Все, можно сказать, были на короткой ноге с ним. Хотя, скажем, с Устиновым он был особенно близок по своим прежним временам сотрудничества в области космоса, вообще военной техники, в ту пору, когда Брежнев был действующей и работающей фигурой. С Андроповым у него тоже были довольно близкие, дружеские отношения, но, по-моему, менее близкие, чем с Устиновым. Менее близкие и дружественные отношения были с Громыко. Беда в том, что уже к концу 1979 года Брежнев был неработоспособен.

И самостоятельно мыслить, самостоятельно принимать какие-то решения он, в общем-то, не мог. И практически целиком и в данном случае полагался на то, что считают эти люди плюс Суслов… К Суслову он до последнего времени относился, по моим наблюдениям, с уважением, особенно в вопросах, касающихся международных, идеологических дел. Во многом полагался на него. Поэтому для него было достаточно того, что вот Суслов и эта тройка высказались «за», самостоятельного «за» или «против» у него уже не могло быть в ту пору.

Попыток предупредить или объяснить подобное развитие событий практически не было. Более того, было требование особой секретности, чтобы это неожиданно было, никаких упреждающих шагов, которые смягчили бы, хотя вряд ли бы они и смягчили, но, тем не менее, они не предпринимались. Первые дни мы молчали и делали вид, что ничего не происходит. К нам обращались американцы 25, 26, 27 декабря, что «вот мы знаем, видим, что движутся войска»…

Мы отмалчивались, мы ничего не объясняли. Потом, через несколько дней, начали чем-то аргументировать, объяснять, а предварительных, упреждающих каких-то шагов не было. Вот в том и беда, одна из больших бед — не были взвешены все последствия, я уверен, что не допускалось, что все так тяжело будет в последующий период проходить. Думаю, при принятии самого решения во многом сказывалось то, что отношения наши с Западом к этому времени были существенно подпорчены. Был фактически уже обречен договор СОЛ-2 еще до Афганистана, а сам Афганистан последний гвоздь в гроб загнал, но обречен он был еще до этого.

12 декабря было принято решение НАТО о размещении ракет среднего радиуса действия в Европе, накопился к этому времени ряд других событий, которые говорили о том, что наши отношения с Западом заметно ухудшились и имели на тот момент перспективы дальнейшего ухудшения. Наверное, эти соображения тоже присутствовали. Да, будут последствия политические, да, будет, конечно, резкая реакция Запада, но и без этого уже отношения с Западом довольно сильно были испорчены.

25 декабря в Кабуле начали высаживаться первые самолеты с войсками. Наверное, и это было на Западе воспринято как ввод войск. Мы, может быть, из-за этого дали дату — 27-е, хотя фактически ввод войск начался 25-го. После этого сразу последовал, конечно, взрыв общественного мнения. И тогда только начали думать, а раньше думать никто не мог о наших шагах в ООН. Начали готовиться и рассылаться указания послам о проведении с руководством стран бесед, объясняющих ситуацию. Основные аргументы там были такие, что, с одной стороны, это вынужденный шаг по просьбе правительства, на основе договора, на основе Устава ООН, в связи, прежде всего, с внешними агрессивными действиями; с другой стороны, что никаких своих собственных целей Советский Союз не преследует. И как только будет прекращена внешняя агрессия в отношении Афганистана, отпадет необходимость, войска будут выведены. Такая разъяснительная работа начала вестись. Она не была, конечно, очень убедительной, как показал опыт, и не могла, наверное, быть в этих условиях убедительной. Но тогда эта работа началась.