— Да, — оглянулся купец, — Урий был очень дружен с Радомиром. Но только здесь хозяин я, а не он. И убивать кого-то можно только по моему приказу. Пойдем…
Он забрал с земли свою кружку, пошел к выпивающим воинам:
— Урий! Колдун Олэг поплывет с нами вместо Радомира, взамен виры за убитого. Поклянись, что до новгородских врат ты не поднимешь на него меча и не станешь оскорблять словом али жестом.
— Как же это, хозяин? — хмуро покосился в сторону Середина лучник. — А коли он меня зарезать захочет али поносить станет — мне и ответить нельзя?
— Он не станет, Урий.
— Я не подниму на него меча первым, хозяин, и не скажу бранного слова. Но коли он станет поносить или нападет, то я зарублю чернокнижника так быстро, что он не успеет закрыть своей поганой пасти.
— Клянешься?
— Не поднимать меча первым? — нехорошо улыбнулся Урий. — Клянусь могилой отца, хозяин, я не стану первым трогать колдуна, коли он не оскорбит меня словом или жестом.
Воин обнажил меч, поцеловал его и кинул обратно в ножны. А затем повернулся к Середину спиной.
— Радомир договаривался на три гривны кун серебром, — таким тоном, словно все уже решено, сообщил купец. — Стало быть, девять денег с меня задатка…
Новгородец расстегнул поясную сумку из толстой жесткой кожи, развязал один из лежащих в ней мешочков, ловко отсыпал девять монеток, похожих на новенькие российские рубли, взял Олега за руку, повернул ладонью вверх, ссыпал деньги в нее:
— Так ты клянешься защищать корабль, товар и меня так, как только умеешь, покуда мы не войдем в ворота Новгорода?
— Что поделать, — вздохнул Олег, сжимая кулак, — обещаю.
— Ага, — довольно кивнул парень. — Ну, тогда пошли на ладью. Нехорошо тебе, убивцу, на тризне живым гостевать. Ступай со мной.
Попав на палубу, Середин понял, что по размерам торговый корабль все-таки «Икарус» превышал, причем весьма заметно. Раза в два в поперечнике и примерно на столько же в длину. В центре ладьи, естественно, находилась широкая крышка трюма, укрытая куском парусины; мачта из цельного соснового ствола лежала вдоль левого борта, вытягиваясь от носа до самой кормовой надстройки. То бишь, до сарая, замеченного ведуном еще с первого взгляда. Кормовое весло, или руль, выступало тоже у надстройки, но по правую сторону. Ближе к носу борт заметно повышался, с высоты до пояса поднимаясь до уровня груди. От борта до борта был натянут изукрашенный холщовый навес, под которым лежало несколько тюфяков и сидели две девушки лет по двадцать в темных платьях, с синяками под глазами и со спутанными волосами. Любовод, ступив на палубу, повернул к ним, поставил свою так и не выпитую кружку с ломтем копченой рыбы между тюфяков, поманил ведуна:
— Идем, вещи положишь. Еды у тебя нет? Не протухнет? Припас лучше в носовой трюм кидать, там прохладнее.
— А это что за бабы? — кивнул в сторону девок Олег.
— Невольницы, — отмахнулся купец. — Взял полонянок немецких, дабы мужикам в пути не так скучно было. Коли заскучал в лесу, можешь побаловаться. Вот, сюда спускайся, там мешок сбрось.
Люк в кормовой трюм оказался за «сараем». Ведун спрыгнул в небольшую, пахнущую пылью и мышами, каморку от силы три на три метра, с полками во все стены и грудой пеньковых канатов в центре, снял мешок, кинул его в угол к еще нескольким котомкам и запоздало подумал, что, закрой сейчас парень крышку — и окажется он в плену, в ловушке без окон и дверей. Но купец недобрых мыслей не питал — даже руку протянул, чтобы помочь выбраться, — и Олег окончательно уверился в правильности своего решения. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Пешком он еще наверняка нагуляется.
— И куда мы теперь плывем, Любовод?
— По Прикше до Белой, там мимо Любытина во Мету выйдем, а уж она к самому Ильмень-озеру и приведет.
— Долго это?
— Да дня четыре потратим. Нам, главное, Любытин завтра спокойно пройти. Боярин, знамо, мыт истребовать захочет, да токмо я к нему торговать идти не хочу, потому и платить не стану. И ты с прочими ратниками тому должен стать порукой. Откель ты, кстати, колдун?
— Я не колдун, Любовод, — покачал головой Середин. — Колдуны — это те, что магией своей прибыток получить желают. Себя поднять, других припугнуть, злобу свою черную на слабом сорвать. А я — так, ведаю кое-что в этом деле, да пользуюсь, коли нужда заставит.
— Ведун, значит? — кивнул купец. — То ладно. Как желаешь, так и обзывайся. Токмо откель ты здесь взялся, Олэг? Знамо, места окрест болотные, хода ни конному, ни пешему нет.
— Хороший вопрос, — рассмеялся Середин. — Тебе подробно рассказать или вкратце?
— Ты мне правду скажи, ведун.
— Вкратце я тебе, Любовод, могу сказать только одно: никогда не шути с заклинаниями.
Купец задумался. Олег между тем отошел в сторону и уселся на теплые струганые доски, привалившись спиной к борту.
Нет, пожалуй, все получалось на удивление хорошо. Он за последние дни так ноги истоптал, что скоро и чувствовать перестанет. Почему бы не отдохнуть несколько дней? Особенно с учетом того, что за время отдыха он попадет в славный город Новгород. Возможно, уже Великий.
Корабельщики закончили тризну где-то через час, бодро полезли на палубы. Некоторые сунулись было к девкам, но бородатый мужик в шелковой рубахе, занявший место у рулевого весла, грозно цыкнул:
— А ну, куда претесь, варяги бестолковые! На корму все, быстро! Мечеслав, Богдан, весла берите, от берега отталкивайтесь. Приготовились… Толкай! — И кормчий с силой навалился на весло, подворачивая корму к берегу.
Ладья, нос которой, благодаря переходу всех людей на корму, приподнялся, величаво качнулась, неожиданно громко зажурчала скользящая под киль вода, торопливо побежали вдоль борта, сменяя друг друга, двое корабельщиков, старательно отталкиваясь длинными веслами со странно узкими лопастями. Судно неспешно выкатилось на стремнину и начало постепенно набирать ход.
— Все, бездельники, можете валяться брюхом кверху, — разрешил кормчий, работая веслом. — Только и умеете, что баб портить да белорыбицу дармовую жрать.
— Да брось, деда Боря, — неожиданно воспротивился оскорблению один из молодых корабельщиков. — Пустил бы меня, да сам отдохнул.
— Тебя только пусти, — нервно дернул себя за бороду кормчий, щурясь на что-то впереди. — Река узкая, тут сноровка нужна немалая. Пустите ладью на дрова — на чем я домой вертаться стану?
— Деда…
— А ну, цыц! Не суйся под руку! — Кормчий несколько раз гребнул веслом, поворачивая корабль, и Олег понял, почему мачта ладьи была снята: всего в паре метров над палубой пронеслось склонившееся к воде дерево. — О следующем разе его, родимое, ужо пилить станем. Ну, скоро вязь Тихорская начнется, легче станет.
— Хельгой меня зовут. — На палубу рядом с ведуном шумно уселся воин, которого всего полдня назад Середин огрел по голове кистенем — на железной шапке остались две довольно глубокие вмятины.