Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Эрлих cтр.№ 34

Поэтому, наверно, он вспомнил о собственной матери. Юрген давно не писал ей, не любил он это дело, да и о чем было писать? Он, если доведется встретиться, не будет даже рассказывать матери о своей жизни, о том, что с ним произошло за эти месяцы и годы, а уж описывать в письме тем более. Написать коротко: у меня все хорошо? Но Юрген сильно сомневался, что слово «хорошо» они с матерью понимают сейчас одинаково. И был совершенно уверен, что от сообщения о присвоении ему звания фельдфебеля мать пришла бы в ужас, могла бы и проклясть. Зачем нарываться? Живой — только это имело значение. А об этом и писать не стоило. Нет извещения о гибели — значит живой. Даже если есть извещение, все равно не верят, все равно надеются, так уж матери все устроены, его, наверно, не исключение. А что сын писем не пишет, так он их никогда не писал.

Так Юрген оправдывал свое нежелание писать письма. Только раз написал, осенью 43-го. Они тогда были на переформировании, и до них дошли запоздалые сведения о том, что в те дни, когда они сражались под Орлом, англичане разбомбили Гамбург. Они называли это операцией «Гоморра», и результат соответствовал названию — по официальным данным, погибло более 50 тысяч мирных жителей. Сообщалось также о разрушении большей части городских зданий, но Юрген не мог представить себе этого, он еще не видел Варшавы. Он послал матери письмо по их старому адресу. Через месяц пришел короткий ответ со штемпелем Гамбурга. «У меня все хорошо».

И вот Юрген вновь написал матери, все по тому же старому адресу, написал как есть, особо не подбирая слов, чего уж там тень на плетень наводить, дело-то обычное, молодое. Ответа пришлось ждать долго. Юрген гнал от себя мрачные мысли и клял работников почтового ведомства. То, что идет война, не рассматривалось в качестве серьезного оправдания. Они в Германии, черт побери!

Наконец ответ пришел. «Первая хорошая весточка за многие годы, — писала мать. — Сообщи, когда выедет. Я буду справляться на почте. Девушку встречу. — Дальше шли инструкции о месте встречи, чересчур подробные и ненужные, на взгляд Юргена. Эльза — большая девочка, она вполне могла сама найти дорогу даже в большом незнакомом городе. — Как-нибудь устроимся. Все будет хорошо». Письмо была написано неуверенной, чуть дрожащей рукой. «Стареет мать, — подумал Юрген, — ну ничего, Эльза ей поможет, она сильная девочка. Да и веселее им будет вдвоем».

Но даже когда были получены все необходимые документы, Эльза уехала далеко не сразу, — она находила то одну, то другую отговорку, лишь бы подольше побыть рядом с Юргеном. Тот не торопил ее с отъездом, на фронте было затишье, дни пролетали незаметно, неотличимые один от другого. А еще в голове постоянно свербила мысль, что эти дни, возможно, последние в их короткой совместной жизни. Их хотелось растянуть как можно дольше. Тем более что времени побыть вместе у них почти не было. Затишье-то было относительным, прямо напротив них русские упорно штурмовали крепость Кюстрин, иногда и им доставалось. А после затишья непременно должны были грянуть новые жаркие бои, к ним надо было готовиться.

— Все! — решительно сказал Юрген как-то вечером. — Завтра уезжаешь. Я уж и матери написал.

Эльза немножко поплакала. Юрген, обычно сатаневший от девичьих слез, на этот раз тихо сидел рядом и гладил ее по волосам. Он понимал, что это часть ритуала — и слезы, и тихое поглаживание. Армия постепенно научила его терпимее относиться к ритуалам и даже соблюдать их.

Потом были две короткие прощальные вечеринки: первая — в санитарном отделении, вторая — в отделении Юргена. Эббингхауз из ничего сделал подобие торта. Отто Гартнер выменял у второго и третьего взводов вечернюю порцию шнапса и вина, вместе с их собственной вышло в самый раз. Клинк, по его собственному выражению, «смотался к соседям» и принес пол-ящика шоколада. Юрген не стал уточнять, к каким соседям, все их соседи были таковы, что обирать их было грешно.

— Эх, не дает начальство увольнительную, — сказал Клинк, протягивая Эльзе пластинку шоколада, — а то бы я тебе такой прикид справил! Была бы как принцесса!

— Зачем мне наряды, — отмахнулась Эльза, — мне скоро впору будет разлетайки носить.

— Эльза у нас и так, как принцесса. — Красавчик нежно обнял ее плечи, усадил на лавку.

Все старались сказать Эльзе что-нибудь приятное. А Граматке и вовсе поразил — встал и прочитал какое-то длиннющее стихотворение, в котором и так и эдак склонялись слова «Эльза», «любовь» и все такое прочее. Судя по волнению, стихотворение было собственного сочинения. Он как всегда умничал, Йозеф Граматке, и половину слов Юрген не понял, но Эльза была тронута, и Юрген присоединился к общим аплодисментам. Потом они спели несколько песен, напоследок Юрген затянул их любимую:

Warte mein Mädel dort in der Heimat,

Bald kommt der Tag

Wo mein Mund dich wieder küßt. [18]

Попал в самое сердце. Слезы, клятвы, объятия и все такое прочее, но это было уже после того, как он скомандовал отбой.

В путь двинулись утром. Подполковник Фрике выписал Юргену увольнительную до полуночи и выделил подводу с возчиком. Все было обставлено так, будто надо что-то срочно получить на складе в Зеелове, даже фельдфебель-интендант был в наличии, но Юрген понимал, что это просто жест особого внимания со стороны Фрике к Эльзе и к нему.

Километров пять тянулись сплошные укрепления, на которых там и тут уже мелькали кители солдат, из траншей вылетали комья земли. Солдаты занимались тем же, чем и они все последнее время — доводили до ума выстроенные кем-то укрепления. А вот и эти кто-то — толпа мужчин и женщин в гражданской одежде рыли что-то, похожее на противотанковый ров. «Зачем он здесь?» — пожал плечами Юрген. То же думал и местный крестьянин, который громко кричал роющим, чтобы они не залезали на его участок. Потом он наклонился, взял комок земли, растер его в руках, внимательно рассмотрел, даже понюхал. Он собирается что-то сеять, сообразил Юрген. Что это — вера в то, что они, солдаты, не пропустят и отгонят русских, или вековая приверженность крестьян укладу, определяемому природой? Война — войной, а сев — севом.

Вот и город. Интендант на подводе отправился по своим делам, а Юрген с Эльзой пошли пешком в сторону станции, благо на каждом углу были указатели. Указателей было много: и жандармерия, и комендатура, и управление по делам беженцев, и сокращенные наименования различных частей, и бомбоубежище. Все говорило о войне, о близости фронта. Но беженцев не было, их всех уже отправили дальше на запад и даже успели уничтожить все следы их наплыва.

За отсутствием беженцев люди на улицах показались Юргену какими удивительно беззаботными и даже веселыми. Пусть все мужчины были одеты в военную форму, многие с нашивками за ранение, с руками на перевязи, с тростью в руках, но они спокойно куда-то шли, а то и просто прогуливались, останавливались, завидев знакомых, разговаривали, смеялись, кланялись или подмигивали проходившим девушкам и женщинам. А те!.. Пользуясь погожим деньком и припекающим весенним солнцем, они скинули зимние пальто, шубки, шапки, теплые платки и обрядились в легкие плащи, шляпки, повязали на шеи цветные платочки, обулись в туфли на высоком каблуке, многие стояли, расстегнув пуговицы на плащах и распахнув полы нарочно для того, чтобы продемонстрировать яркие, почти летние платья.