Дивизия цвета хаки - читать онлайн книгу. Автор: Алескендер Рамазанов cтр.№ 38

Тут был замечен выехавший из кишлака всадник. Такой молодцеватый, чисто одетый. Лошадь справная, чистая. Сбруя нарядная.

– Сейчас я этого джигита озадачу, – с досадой сказал Стас.

И послал наперерез разведчика с предложением всаднику привезти из кишлака несколько арбузов и дынь. Луноликий таджик только на мгновение нахмурился, а потом, согласно кивнув, развернул коня. Арбузы его были дрянь – розовые. А дыня, как вата. Пока он ездил, мы заметили, что по арыку плывут мимо нас бараньи кишки и арбузные корки. Кто-то выше по течению пировал.

Марзоев за арбузы заплатил. А через переводчика рекомендовал сказать тем, кто засоряет арык, что если не прекратят безобразие, то мы откроем огонь. Минут через сорок мусор исчез.

С той самой горки у меня осталась странная фотография. Сделал ее Марзоев. Худой, полуголый, небритый мужик в армейской панаме, из-под которой свисает белая полупрозрачная ткань, смолит сигарету без фильтра. Это я. Сидя у арыка, Марзоев разглядывал в бинокль тот самый узбекский кишлак. И заметил что-то интересное. От крайнего дома переносили тугие мешки и укладывали в яму на склоне холма.

– Посмотрим, – предложил Стас.

С отделением разведчиков мы пересекли речную долину по отмелям, даже не замочив ноги. В принципе особого беспокойства не было. Мы на виду, в случае чего рота с горы такую завесу поставит. Но мы не учли одного. На подходе к околице была впадина. Вот так. Мертвая зона. По бокам густой кустарник. Нас можно было брать со всеми потрохами. Меня, как магнитом, потянуло к Стасу.

– Саня, не подходи, – негромко сказал Марзоев, – держи интервал. В двоих вернее будут бить.

Я, преодолевая это магнитное влечение, стал держаться в шести-семи метрах. Тот же совет Марзоев дал и разведчикам, которые тоже пытались сбиться в кучку. Наконец мы миновали впадину. Пригибаясь, перебежали к дувалу. Теперь-то легче. Нас видят, мы видим. А с хозяином и его мешками дело оказалось до смешного простое. Он, предвидя появление правительственных войск, а они всегда шли у нас на хвосте, прятал зерно и муку. Узбек средних лет, мощный, взгляд суровый. Не боялся. Так и сказал: «Я днем прячу. Вы видите. Это не оружие. А сарбозы все заберут. Дети умрут от голода».

Так, наверное, и русские «кулаки» прятали хлеб?

Но нам не нужен был афганский хлеб.

Что нам было нужно?

Это для меня до сих пор остается загадкой.

Только не надо о предвидении международного терроризма и наркоэкспансии. К этим тезисам я сам основательно приложил руку в 1994 году еще...

Назад мы все же пошли не лощиной, а по реке. Многим эти удобные для движения лощинки стали последним маршрутом. Почему-то периодически очень опытные люди забывали высылать головные и боковые дозоры.

– Саня, тебя в дивизии разыскивают, – сказал мне наутро Марзоев.

Я сидел в своем личном, уже оборудованном мелкими приспособлениями окопе-спальне и перематывал в черном рукаве выскользнувшую пленку. Ну не умел врать Стас! Ни лицом, ни голосом. Я понял, что мне нужно убыть в Кундуз. А причину потом выясним. Впрочем, и так понятно. Чистой воды авантюра. И.о. редактора дивизионки без ведома своего начальства улетел с десантниками невесть куда. Да кому это понравится? У десантников на батальон приходилось по штатному особисту. Для них журналист чужой, корреспондент, да еще с азиатской фамилией! Тем более что в отношении командования бригады уже было заведено несколько уголовных дел. Обычное все: продажа и вывоз оружия, самочинные расстрелы, сокрытие неуставных отношений со смертельным исходом...

В полдень на «Ми-8», доставившем очередную порцию теплой бурды в ржавом термосе, я убыл в Кундуз. А через неделю после возвращения Стаса с «багланского сидения» я попрощался с ним на двадцать лет... Бригада убывала в Гардез – провинцию в центре Афганистана. Мы тепло попрощались. Стас подарил мне новый РД (ранец десантника) и «песочку» – спецназовскую форму. Я снабдил его ватманом, бумагой, фотохимикатами, пленкой и фотобумагой. Замполит все же!

О житье Марзоева в Гардезе я знал только, что там, на горе, где они встали в палатках, зимой было очень сурово. Тыловая колонна бригады пошла последней и была изрядно потрепана моджахедами недалеко от Кундуза.

О Марзоеве позже я слышал, как он служил, как рос. Вспоминал о нем в очерках и зарисовках по боевой подготовке. А увидел во Владикавказе в звании полковника и в должности зам. командарма по воспитательной работе. Я возвращался из странной поездки по Чечне. Это была зима 2001 года. Вот тогда-то Стас и рассказал, что у него были большие неприятности со своим особым отделом из-за моего присутствия на «багланском сидении». Военно-десантное КГБ сочло, что я был заслан конкурирующей фирмой.

В Кундузе, в дивизии, меня, естественно, никто не искал. Боевой листок «За честь Родины» Махно выпускал исправно. Других вопросов у политотдела не было. Что возьмешь с газеты, которая жила на отшибе в драной палатке, сохраняла все признаки быта февраля 1980 года, времен ввода дивизии в Афганистан. До времени не трогали.

Я «настрочил» несколько зарисовок, в которых бойцы на полигонах творили чудеса боевого мастерства и мужества, получали за это ордена и медали (последнее потом вычеркивала цензура в Ташкенте). А для себя оставил по «багланскому сидению» вот такую запись: «Баглан дымится. Грохочут днем и ночью разрывы. Позиции на холме за южным Багланом. Слушаем утром в субботу «Маяк». Диктор: «...В провинции Баглан на севере Афганистана проходит комсомольский субботник. Члены ДОМА (Демократического объединения молодежи Афганистана) расчищают улицы, сажают деревья. В благоустройстве города им помогают солдаты и офицеры из Ограниченного контингента советских войск...» Боец сплевывает презрительно: «У них там, в Москве, другой Афганистан».

Жалею ли я, что в ту пору не записывал, не фиксировал всей картины? Нет. Правда, реальность, которая не оставила следа в твоей памяти, вряд ли нужна другим. А что осталось, и через двадцать два года ложится на бумагу, как будто случилось вчера.

А наутро рано вызвали в отдел... Добровольский, замначполитотдела, большой, полный, добродушный. Он знал, что путешествия по Афгану – моя страсть, и предложил съездить с ним в Ташкурган. А точнее, начать объезд трубы – нефтепровода 40-й армии, тонкой нитки из оцинкованных труб, по которой шли нефтепродукты до самого Кабула, кажется. Уж до Айбака и Пули-Хумри – точно. Дальше по трубе мне не доводилось ездить. Сами трубы были отличным строительным материалом. Балки – подпорки – перекрытия. А уж то, что струилось по ним, и того дороже. Канистра керосина – вот тебе и новые джинсы! ГСМ из трубы лилось рекой на афганскую землю. Трубы лопались сами. Их рвали и простреливали моджахеды. Их пробивали наши, в расчете поживиться. В них врезали сливные краны. Труба – это энергетическая поэма Афгана. Но у трубопроводчиков была своя система. Они, их сержанты, важно на насосных станциях представлялись начальниками гарнизонов и особо к своим делам не подпускали дивизию. Охраняйте, но не более. И были по утечке горючего взаимные жалобы, кляузы, обвинения.