Умный выстрел - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нестеров cтр.№ 32

Он покачал головой:

— Я всего пару-тройку раз выходил в зал, остальное время провел в компании бухгалтера. В его кабинете, — добавил Николай. — Было много работы.

Он вышел из своего офиса, оставив меня одного.

Устроившись за столом и включив компьютер, я запустил медиапроигрыватель. Сейчас я увижу двух людей, которые встретились в кафе, а закончится просмотр настоящим прощанием…

Ничего подобного навроде комка в горле и щемящего чувства в груди не образовалось. То, что утеряно, то утеряно. Наверное, чувство понесенной мной утраты проявилось во всей своей полноте лишь однажды, когда я, разбуженный телефонным звонком Белоногова, снова вернулся домой. Я взял себя в руки. Но отчего-то искусственно подогревал свои чувства. Мешало ли мне это или нет, я не знал. И в этой связи не хотел отвечать на другой вопрос: была ли наша с Аннинским дружба так крепка, как нам казалось обоим? Я отвечу на этот вопрос после, когда найду ответы на другие вопросы.

А пока что мне выпал шанс встряхнуть свою память, просмотреть двухчасовой фрагмент как живую постановку, отдельные действия которой я проспал…

Объектив типа «рыбий глаз» охватывал значительную часть зала, и единственная плата за эту широкую панораму — скругленные (но отнюдь не смазанные) углы в кадре, а значит, искаженные люди и предметы, плюс задний план — он кажется дальше, чем на самом деле. Мы с Аннинским сидим с правой стороны стойки. Я — крайний, «правее» меня — только удачный атрибут: настоящая телефонная будка с функционирующим телефоном. Любой клиент заведения мог позвонить с него и получить дополнительную строку в счете. «Рыбий глаз» окончательно испоганил мою физиономию. Такой вытянутой рожи я не видел даже у одного своего клиента, который считал свою жену образцом добродетельности, а на поверку оказалось: у нее четыре любовника.

Был бы этот ролик десятиминутным, я бы позволил себе просмотреть его вначале беглым взглядом, отмечая какие-то любопытные детали. Но протяженность ролика не позволила мне использовать эту методику просмотра, предоставляющую более качественный результат.

Я исключил из поля моего внимания свою хмелевшую с каждой рюмкой персону. Можно было бы выключить из него и самого Аннинского и сосредоточиться на остальных клиентах бара, но в этом случае от меня могла ускользнуть реакция Аннинского на какого-нибудь человека или событие как таковое, которое в тот вечер могло пройти незамеченным мимо меня. Вот на видео живой и невредимый Виталий Аннинский. Кажется, говорит только он, а я, изувеченный линзами фиш-ая, сохранил способность только слушать.

Я изучаю клиентов бара, и для этого у меня есть простейший и всегда действенный инструмент — пауза.

Стоп-кадр. Довольно четкий, можно даже сделать скриншот. Я так и поступил, сохранив его на своей флешке. И дальше по ходу просмотра ролика я буду делать снимки каждого посетителя, как только ракурс покажется мне удачным. Позже я смогу детально рассмотреть этих людей.

Интересно, соблюдают ли такую абсолютную точность опера из Даниловского ОВД?..

Я поймал себя на мысли: если бы не эта трагедия, а видеозапись попала ко мне случайно или по приколу моих друзей, — меня бы хватило на пару-тройку минут просмотра. У каждой вещи есть память, не говоря уже о таком явлении, как человеческая глупость, и вот последняя лично у меня представляла собой отдел поступков, слов и даже мыслей и была переполнена. Если коротко, мне было неприятно смотреть на косоротого мужика в дальнем углу экрана — он натурально мозолил глаза, он же, но по другую сторону экрана — был трезв и сосредоточен. Джекил и Хайд. Последний внушал отвращение всякому, кто с ним общается, совершает отвратительные поступки.

Мы просидели за стойкой всего четверть часа, а я успел копнуть глубоко в личное — заподозрил Анну Аннинскую в измене. И намекаю на это из своего «кривого зазеркалья»: «В вашем шалаше с новой силой забил источник молодости?» Виталий не понимает, о чем я его спросил, или уходит от ответа, а может, берет паузу на размышление. «Анна стала больше любить себя» или что-то в этом роде. И — вот его фирменный, незабываемый жест: он прижимается лбом к моему лбу, кладет руку мне на затылок, я читаю по губам: «Завидуешь, сволочь?» Да, я был сволочью, но сволочью обеспокоенной, и, как оказалось, степень обеспокоенности не поднялась выше отметки «лайт». Я мог, мог в тот вечер проводить его домой, но я выпил на рюмку больше, чем он.

— Сволочь! Пьянь!

Прошло три четверти часа. Я снова обратил на себя внимание — встал и, бросив что-то Аннинскому, натурально выплыл из кадра.

— Куда ты, идиот?!

Наверное, в сортир. Я этого не помнил. Заспал. Но вздохнул с облегчением.

В ту же секунду на меня обрушилось странное, жутковатое состояние: как будто я обогнул барную стойку и вставил себе в глаз сверхширокоугольный объектив. Меня нет в кадре, меня нет рядом с Аннинским, но я вижу, что происходит вокруг, я держу ситуацию под контролем. Но не тут-то было. В горле у меня застрял крик: «Беги, Виталик!»— когда в кадре вдруг появилась знакомая мне фигура…

Этот человек ждал подходящего момента за зеркальной дверью бара, и даже вездесущий фиш-ай не смог вырвать его из зазеркалья, и когда я оставил Аннинского одного, он тут же воспользовался моей оплошностью.

Вот он уже за спиной моего друга, накрывает его своей тенью. Я с ужасом жду кровавой развязки, хотя точно знаю место и время: жить Аннинскому осталось около полутора часов. Но я не могу совладать со своими смешанными ощущениями: когда этот человек перешагнул порог кафе, одновременно с ним я шагнул за грань безумства.

Вот оно что… Вот оно что…

Он рядом со своей жертвой. Он выбрал изуверский способ отомстить мне. Он посчитал меня своим кровником, и я знал — конечно, я знал причину…

Виталик поворачивает к нему голову, его губы приходят в движение, я читаю по губам: «Это место занято, дружище». Другие губы — мягкие, безвольные — отвечают: «Я знаю». Он вынимает портмоне, достает купюру, выкладывает ее на отполированную стойку, убирает кошелек (аккуратный, сукин сын!). Руки бармена знают, что делают: левая забирает деньги, правая наливает в рюмку коньяк. Губы, которыми я упиваюсь, упиваются крепким напитком.

Он так и не присел за стойку. Пил коньяк и косил одним глазом на Аннинского, а другим в сторону ватерклозетов. Он ретировался, поставив пустую рюмку на стол, и зеркальная дверь поглотила его; он снова оказался в своем вымышленном пространстве, где положение вещей в буквальном смысле слова доведено до абсурда…

А вот и я. Примите поздравления!

Я возненавидел себя — эту бесформенную массу, которая наверняка не удосужилась вымыть руки после туалета. Впрочем, я могу и грязными руками убрать чужую рюмку и потянуться к своей. Своя тоже пуста. Кельнер — налей!

Идиот! Сволочь! Пьянь!

Я грохнул по столу кулаком в тот момент, когда в кабинет заглянул Николай Школянский. Его появление — сигнал к отбою, мне не стоило больше злоупотреблять его гостеприимством. Фактически я увидел достаточно для того, чтобы представить себе побудительную причину, толкнувшую человека на экране монитора на преступление. Обращаясь к Школянскому, я, собственно, разговаривал сам с собой.