Прощайте, скалистые горы! - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Семенов cтр.№ 3

— Так это ж было вначале, товарищ подполковник, а когда узнал, что Рыбачий…

— Вот об этом я и хочу сказать, — прервал начальник штаба и пощупал тонкими пальцами свои полевые погоны. — Говоришь, пехота, подполковник… Так вот, разреши доложить тебе, что я семнадцать с лишним лет плавал на боевом корабле. И не подполковник, а капитан второго ранга Антушенко теперь шагает по скалистым сопкам. А ты пешком сюда шёл?… Значит, уже огляделся на Рыбачьем. Для первого разговора в наставления я не буду пускаться. Поживешь, понюхаешь порох, узнаешь всё сам…

Антушенко позвонил командиру роты разведки, приказал прислать за Ломовым матроса.

— А теперь, пока ещё время есть, расскажи о себе подробней, — обратился он к лейтенанту.

Ломов рассказал, что добровольцем воевал под Ленинградом, участвовал в освобождении Тихвина, был ранен в феврале 1942 года и только после госпиталя попал в военно-морское училище, где находился два года. Антушенко слушал его, светлея и улыбаясь.

— …Стало быть, суровой жизни отведал, — одобрительно произнёс он. — Ну, а как на «большой земле» жизнь идёт? Заскучаешь иной раз по ней… Знаешь ли, я однажды во сне по Москве ходил, в Большом театре слушал «Князя Игоря», и до того ясно, — утром проснулся, а в ушах увертюра звучит. Комбригу рассказал, а он мне говорит: «Пусти на свою койку, я в МХАТе хочу «Горячее сердце» посмотреть».

«Душевный он, как видно, человек», — подумал Ломов.

В дверь постучали. Вошел широкоплечий, высокого роста матрос-богатырь.

— Товарищ капитан второго ранга, матрос Борисов прибыл по вашему приказанию, — густым басом доложил он.

— А, Борисов! Проводите лейтенанта Ломова до командира роты, и, кстати, к вам просьба.

— Слушаю вас, — отчеканил Борисов. Антушенко порывисто поднялся, быстро обогнул стол и в упор взглянул на матроса.

— Очень хорошо, что у вас такие кулаки, но нельзя ли, батенька мой, чуть понежней. Приведённый вами «язык» к вечеру только пришёл в себя, но и сейчас ещё заикается. «Язык» без языка получается — нехорошо.

— Сопротивлялся, товарищ капитан второго ранга, — Борисов виновато посмотрел на свои чугунные кулаки.

— Я не думаю, что он с радостью попал к вам в руки. Учтите замечание в следующий раз.

Антушенко подал Ломову руку.

— Если что — заходите, не стесняйтесь. Они крепко пожали руки.

Ломов вышел за Борисовым и осторожно закрыл за собой дверь.

Землянки роты разведки находились в трёхстах метрах от штаба бригады, около дороги, ведущей на передний край. Они были оборудованы уютнее других. В них имелись даже деревянные нары, чугунные печи-буржуйки, карбидные лампы.

Только что кончился ужин. Одни матросы отдыхали, другие чинили порванные в бою телогрейки и ватные шаровары. Любители домино звонко стучали косточками по столу. Медсестра роты Евстолия Макеева, или, как все называли её, Толя, перевязывала руку матроса Козлова, щупленького, но энергичного и бывалого разведчика, прибывшего недавно из батальона. Он молча смотрел на кровоточащую рану.

— Хорошо, кость не задело, а то бы прямо в госпиталь, — сострадательно проговорила медсестра. Худенькая, небольшого роста, с короткими косичками, она походила на школьницу, ухаживающую за больными в подшефном госпитале.

В дальнем углу землянки зазвенела мандолина.

«Тихо вокруг, сопки покрылись мглой…» — запел мягкий голос где-то на нижних нарах. Песню подхватили другие. Кто спал — проснулся; кто играл в «козла» — осторожно опустил занесённую вверх косточку домино. Дружно и задушевно пели матросы песню, родившуюся ещё во время Русско-японской войны 1905 года.

В это время в землянку вошли Ломов и встретивший его на дороге командир роты капитан-лейтенант Федин. Услыхав песню, они переглянулись и остановились около двери. Дневальный тихо доложил:

— Товарищ капитан-лейтенант, во взводе всё в порядке, личный состав готовится ко сну.

— Споём и мы, лейтенант… «Подготовимся» тоже ко сну. Боюсь только, после песен долго не усну, — шёпотом сказал Федин.

Офицеры прошли в конец землянки и сели на свободные нары. Ломову было неловко, он «явствовал себя пока ещё чужим среди этих закалённых в боях людей. Лейтенант смотрел пытливо в обветренные лица матросов и не мог ещё представить себе, как же он будет командовать ими, как будет жить с ними, как поведёт их в бой. Ведь все они старше его и во многом опытнее. И он был благодарен Федину за то, что тот не стал прерывать поющих матросов, чтобы представить взводу нового командира.

Когда окончилась песня, Федин сказал:

— Товарищи! Лейтенант Ломов назначен командиром вашего взвода. А для знакомства споём ещё одну любимую — и спать.

Матрос Мельников, игравший на мандолине, сутулый, но быстрый, поднялся и принял позу дирижёра. Его угловатое, розовощёкое лицо вытянулось.

— Споём, орлы, «Полярный вальс». Я играю, командир запевает, вы подхватываете. Возражений нет?

— Нет! — ответили дружно матросы.

Спокойно, тихо Федин запел:

Прощайте, скалистые горы…

Видно, он был запевалой не впервые. Все разом подхватили:

На подвиг отчизна зовёт…

И снова Ломов был благодарен Федину. Матросы рассматривали его тепло и доброжелательно. Знакомство состоялось просто.

И радостно встретит героев Рыбачий,

Родимая наша земля…

«Вот это песня! — подумал Ломов. — А слова-то какие! Кто б мог написать их, не пережив, не перечувствовав всё сам?»

Теперь и ему хотелось присоединиться к поющим, но он не знал слов песни.

Когда в землянке наступила тишина, Федин показал Ломову нары в небольшой отгороженной комнатушке.

— Располагайтесь. А это, — он указал на спящего второго обитателя комнатушки, — старшина роты Чистяков. Ему досталось ночью, устал, спит как убитый. Завтра днём зайдите ко мне, потолкуем, а сейчас — спать. Я тоже здорово устал. Всю ночь лазили на передовой.

Федин, пряча лицо, зевнул, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел из землянки.

Расстелив полушубок на нары, Ломов сел. Низкий потолок комнатушки не позволял ему стоять во весь рост. Две койки из досок от ящиков из-под консервов образовали угол. Небольшое окно затянуто промасленным полотном. У окна — небольшой, как в вагонном купе, стол, рядом — грубо сбитая скамейка. За неимением досок защитники Рыбачьего строили жилища из камня и торфа. Рубили кустарник, плели плетень. Со стен, с потолка осыпалась земля, в трещины прорывалась поземка. Оклеивали землянки газетами. Становилось светлее, уютнее. Но газеты быстро тускнели от коптилок и карбидных ламп, рвались, обвисая лохмотьями. С получением почты оклеивали снова.

В комнатушку вошли матросы.