Последние солдаты империи - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Авдиенко cтр.№ 59

Пожилой, с гладким загорелым лицом немецкий крестьянин, который сидел на лавочке около дома, заметив, как сошедший с поезда офицер направился в его сторону, тут же вскочил и бросился навстречу:

– Что желает господин капитан? – громко и очень любезно спросил он, а, когда Нелюбов подошел поближе и неопределенно пожал плечами, согнулся в поясе и забормотал:

– У нас все имеется… девочки… шнапс… сало…

Нелюбов заметил привязанную около дома пегую кобылу.

– Сколько стоит, – ткнув указательным пальцем в сторону лошади, сквозь зубы процедил он.

– Две тысячи марок… – пробормотал торговец и замер в ожидании, проклиная в душе свою жадность, так как эта кобыла не стоила сейчас и полутора тысяч, и очень удивился, когда важный капитан не стал торговаться и, молча отсчитав деньги, снова ткнул указательным пальцем, теперь уже прямо в грудь барышника.

– И седло…

– Как прикажете, господин капитан, седло я мигом организую… – немец быстро развернулся и трясущейся рысцой побежал к дому.

Через несколько минут Нелюбов выехал на купленной им кобыле из Лейтена и довольно подумал, что ему опять повезло. Однако, как только Борис вспомнил про погибших Харбинина и Латушкина, он помрачнел – именно благодаря отчаянной самоотверженности Харбинина он сейчас был жив. Да и капитан Латушкин погиб не зря…

В первое мгновение, когда Нелюбов после перестрелки с уланами остался один (немецкий крестьянин после первых же выстрелов упал с лошади и, сидя на земле, с ужасом смотрел на Нелюбова), Борис хотел было броситься назад в лес, чтобы попытаться спасти своего товарища. Но когда он поймал первую попавшуюся лошадь, которые, потеряв, своих седоков, начали разбредаться по полю, то услышал, что стрельба в лесу вдруг прекратилась и, поняв, что капитану Латушкину он уже ничем не сможет помочь, бросил последний взгляд на поле битвы. На закрывшее его от первых немецких пуль мертвое тело ротмистра Харбинина, на десять трупов честно выполнивших свой долг гвардейских улан кайзера, на сидящего на земле перепуганного, но живого немецкого крестьянина.

Проклиная себя за то, что он должен был сейчас сделать, Нелюбов быстро перезарядил револьвер и, не целясь, выстрелил оставшемуся живому свидетелю в голову. А затем отправился на ближайшую станцию, откуда, беспрепятственно сев на поезд через три дня благополучно добрался до Лейтена.

* * *

Подъезжая к месту встречи с французским агентом, Борис Нелюбов был готов к любым неожиданностям, – для себя он решил, что если здесь его ожидает засада, он не будет уклоняться от боя и попытается подороже продать свою жизнь.

Но вокруг мельницы было тихо. Появившийся из дверей человек молча разглядывал переодетого русского. И когда, вместо вопроса или приветствия, Борис услышал спасительную условную фразу и отозвался так, как его инструктировал полковник Сиротин, он с облегчением понял, что самый главный этап его задания пройден.

Немецкий француз тоже обрадовался Нелюбову. Довольно заулыбавшись после ответа русского капитана, он тут же скрылся в глубине мельницы и через некоторое время вышел оттуда с тяжелым свертком, в котором, как понял Нелюбов, находился смертоносный немецкий снаряд с ядовитым газом. Прощаясь с французом, Борис все-таки не выдержал и, хотя знал ответ уже наверняка, спросил все же про группу подполковника Решетникова. И от того, как француз отрицательно замотал головой, и от понимания, что из всей команды «Z» он остался один, Нелюбов вдруг ощутил, как болезненно сжалось его сердце; он в который раз за эту войну терял всех своих товарищей по оружию, и эти потери, словно памятные зарубки, снова и снова терзали его израненную и почерствевшую душу.

«Жизнь самодержца – это великие и безграничные возможности. С момента рождения нас учат воспринимать мир как абстрактную перевернутую пирамиду, острие которой твердо и устойчиво закреплено в монаршем сознании, а широкое основание, направленное вверх символизирует огромное количество открывающихся возможностей. Мы – истинные хозяева своего народа и можем строить судьбу своей страны так, как нам хочется… Год за годом мы продвигаемся по жизни, обретаем мудрость, используем послушный государственный аппарат, издаем новые законы, но почему-то при этом еще больше упускаем, теряем или просто не замечаем. Как не замечает всех прелестей заката уставший за день человек, который вечером присел отдохнуть и никак не может отделаться от своего привычного состояния борьбы…

Наступает ночь. Приходит следующий день. Снова что-то упущено, и незримые границы перевернутой пирамиды возможностей немного сужаются… День сменяет день – годы летят, как мгновения. И вот, наконец, спустя десятилетия, всесильный монарх оглядывается назад и неожиданно осознает, что пирамида его возможностей оказалась перевернутой в обратную сторону; тяжелое основание забито материальным „хламом“, а острие направлено за горизонт, на одну единственную точку, имя которой „Смерть“! И все, к чему он стремился, ради чего жил, не сбылось. Душа пуста, иллюзии разбиты…»

Подобные мысли уже несколько месяцев волновали сознание Императора и Самодержца Всероссийского, Московского, Киевского, Владимирского, Новгородского; Царя Казанского, Царя Астраханского, Царя Польского, Царя Сибирского, Царя Грузинского; Государя Псковского и Великого князя Смоленского, Литовского, Волынского, Финляндского и прочая – Николая II, который, получая фронтовые сводки обо все возрастающих людских потерях, начинал понимать, что для Российского государства эта мировая бойня без последствий теперь уже не закончится. Сидя по вечерам в одиночестве, он все чаще и чаще приходил к мысли, что эту войну нужно немедленно прекратить, и даже принимался несколько раз сочинять в Берлин телеграммы с настоятельной просьбой начать мирные переговоры. Но затем вспоминал о союзниках, о взятых на себя обязательствах, о миллионах убитых и раненых и тут же рвал эти бумажки, а затем укорял себя за слабость духа.

Трудно сказать, понимал ли в то время Российский император Николай II, что пирамида его возможностей все более и более сужается и в скором времени он увидит свою последнюю точку, за которой уже не будет ничего…

* * *

После приватного разговора с Воейковым, когда император услышал, что агенты кайзера Вильгельма проникли в самое сердце Российской империи и намереваются выкрасть документ, который он целиком не показывал никому, кроме своей жены, царь Николай поначалу хотел, чтобы контрразведка тут же арестовала этих зарвавшихся немецких лазутчиков, но затем отложил принятие решения на неопределенный срок и приказал Воейкову следовать за ним.

Пройдя вместе с дворцовым комендантом в один из своих личных кабинетов, Николай подошел к тому самому бюро с рубинами времен Екатерины Великой, где лежало завещание монаха Авеля, достал из него небольшую шкатулку и положил ее на соседний столик.

– Вы, Воейков, мне преданно служите, и я хотел, чтобы именно вы знали, о чем мне написал этот полоумный монах… – император открыл шкатулку и достал оттуда туго свернутый пергамент.