Последние солдаты империи - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Авдиенко cтр.№ 18

– Ты ездил с императором в Гатчинский дворец? – Воейков в волнении чуть привстал из-за стола. – Так это не легенда? Завещание существовало?

– Более того, я присутствовал при чтении первой части этого, как мне тогда показалось, очень странного документа.

Маннергейм опять замолчал, словно собираясь с мыслями.

– Государь и Александра Федоровна всю дорогу пребывали в прекрасном настроении. Когда мы приехали во дворец, Их Величества пригласили нас, четырех офицеров, пройти вместе с ними. Интрига была необычайная, нам всем, конечно, было любопытно, что будет в ларце. И когда император собственноручно его вскрыл и достал оттуда туго скрученный пергамент, Кнорринг и Дашков не выдержали и зааплодировали, а государь, улыбнувшись супруге, развернул послание и начал читать. Но после первых предложений император неожиданно замолчал и дочитывал продолжение уже про себя. А потом со всех четверых взял слово чести, что в ларце ничего не было. Я недавно пытался по памяти восстановить текст, но так и не вспомнил дословно…

Маннергейм стремительно поднялся и, быстрым шагом пройдя к двери, резко распахнул ее.

Около двери стоял испуганный официант с подносом, а рядом с ним пристроился незнакомый господин, который, заметив Маннергейма, тут же извинился и поспешно ушел.

– Что за господин был рядом с тобой? – Маннергейм пропустил официанта в кабинет и, не обращая внимания на растерянные лица своих товарищей, тяжелым взглядом в упор посмотрел на гарсона.

– Не могу знать, ваше высокопревосходительство. Он подошел ко мне, когда я принял ваш заказ, спросил, не я ли обслуживаю тех господ офицеров, что в отдельном кабинете? Я подтвердил и прошел на кухню, а когда вышел, смотрю, он стоит у дверей.

– Ты его раньше видел? Он проживает в гостинице? – Сиротин тоже поднялся со своего места, и бедняга официант совсем растерялся, не зная кому первому отвечать.

– Нет. Я его никогда раньше не видел.

– Как тебя зовут? – Маннергейм достал портмоне.

– Василием, ваше высокопревосходительство.

– Вот тебе, Василий, три рубля, постой пока за дверью, и если этого господина еще раз сегодня увидишь, дай нам знать.

– Будет сделано, господин генерал, – официант торопливо закивал головой и, прихватив пустой поднос и трехрублевую ассигнацию, тут же скрылся за дверью.

– С начала войны меня все время преследует такое чувство, что за мной следят. Я не предавал этому значения, думал, что просто мерещится, а в октябре, во время инспекторской поездки, нашу машину совершенно неожиданно обстреляли, – Маннергейм пожал плечам. – Вроде чему удивляться, мы же на войне – обошлось и слава богу! Да только мои гусары потом весь лес прочесали, но так никого и не нашли: ни немцев, ни австрийцев, ни каких-либо недавних следов неприятеля. А еще через неделю мой шофер обнаружил гранату без кольца, прямо под колесом.

– Немецкую?

– В том-то и дело, что нашу. Я опять не стал раздувать историю, но охрану удвоил. И вот теперь здесь…

– То, что он пытался подслушать, – это точно. Я эту публику хорошо знаю. Но чтобы здесь, в Петрограде, совершить покушение на генерала? – Сиротин с сомнением покачал головой. – Кому-то ты должен очень шибко мешать…

– Мне кажется, что это как-то связано с тем завещанием полоумного монаха.

– Ты ведь даже не знаешь, что там было написано! – Воейков снисходительно улыбнулся. – Да и кому сейчас это интересно?

Маннергейм усмехнулся.

– Может, и не интересно, да только с начала войны, один за другим погибли Дашков и Кнорринг. А Казнаков пропал без вести. И заметьте, господа, пропал не на фронте! Просто вышел из дома и исчез. Поначалу думали, может, загулял где, но через месяц его именное оружие было изъято у какого-то московского налетчика, который ни сном, ни духом про Казнакова не слышал. А револьвер купил в Петрограде на барахолке…

– Вот тебе и полоумный монах, – Сиротин посмотрел на Маннергейма. – Давай подумаем, что теперь делать. Ясно, что завещание существует, однако что в нем написано, не знает никто, кроме государя. И кого-то это завещание очень сильно интересует.

– Я поэтому вас и собрал, – Маннергейм обвел взглядом своих старых друзей. – Владимир Николаевич теперь дворцовый комендант, ему и карты в руки.

Воейков мрачно кивнул.

– Сдается мне, монах Авель что-то важное в своем пророчестве упоминал. Если он в тысяча восемьсот втором году сумел нападение французов предсказать, то и нашему императору уж наверняка загадал задачу, которую теперь кто-то пытается выведать любыми путями.

В конце декабря 1914 года австро-венгерское и германское командование одобрило совместный план военных действий на будущий год. План предусматривал активную оборону на Западном фронте и мощные наступательные действия на Восточном.

Восточный фронт в качестве главного театра военных действий был выбран не случайно: русские армии находились почти в полтора раза ближе к Берлину, чем французские войска, и создавали реальную угрозу захвата и оккупации Австро-Венгрии. По мнению обоих Генеральных штабов союзных государств, совместные наступательные операции, а именно два неожиданных мощных удара по сходившимся направлениям, должны были окружить и уничтожить большую часть русских войск в Польше и привести к выходу России из войны.

В России же единодушного мнения по поводу кампании 1915 года не было. Генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандования Юрий Никифорович Данилов выступал за нанесение главного удара по Берлину, а командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов и его начальник штаба генерал Алексеев считали, что скорейший путь на Берлин пролегает через Вену и венгерскую равнину. В результате был принят самый худший вариант плана. Он предусматривал два главных удара: первый – в Восточной Пруссии, второй – в Австро-Венгрии. Однако на такое наступление по двум расходящимся направлениям у России не было ни средств, ни сил, ни возможностей. Уже начал сказываться острый дефицит боеприпасов, который впервые русская армия испытала в декабре 1914 года, во время Саракамышской операции на Кавказском фронте.

Генеральный штаб предупредил государя о возможных последствиях этого компромиссного плана, но больше ничего сделать не смог – план был уже одобрен императором и согласован с Верховным главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем.

* * *

– Ну и что же ты хочешь за сие благо? – Григорий Распутин рукой взял с тарелки соленый огурец и аппетитно, с хрустом откусил почти половину. – Небось на генерала виды имеешь? – Распутин хитро прищурился.

Полковник Сиротин, при орденах и регалиях, стоя навытяжку перед Распутиным, смотрел, как огуречный сок крупными каплями стекает по клочковатой бороде, и молчал. Молчал не потому, что ему, потомственному дворянину, полковнику русского Генерального штаба, неприлично было что-то попросить у сибирского мужика, который сумел стать нужным человеком самой императрице и теперь, используя свое влияние, бесцеремонно вторгался в политическую жизнь России. Сиротин молчал, потому что понял, что лучше он до конца жизни будет полковником, чем когда-либо по протекции этого неотесанного мужлана получит генеральский чин.