За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Пржездомский cтр.№ 130

Иногда я приходил, а мама сидела на кухне: они ждали меня с работы вместе с бабушкой. Я целовал ее, говорил что-то и садился ужинать. О чем мы говорили? О моей работе, о событиях, о нашей любимице кошке Мушке? Но как-то я не могу вспомнить ни одного конкретного разговора за эти дни. Наверное, потому, что мысли мои были далеки и волновало меня в то время больше что-то другое…

Однажды, не помню уж по какой причине… я остался ночевать здесь. Как сейчас, вижу маму: она в своем голубом халатике (который мы подарили ей с папой в день рождения) стоит в коридоре, о чем-то говорит с бабушкой. А я уже лег и прошу ее:

— Мам, а мам! Посиди со мной!

Я даже помню, что в тот момент у меня в ушах прозвучали слова песни «Поговори со мною, мама, о чем-нибудь поговори…» Она села рядом… Помню мамины руки, нежные и ласковые. Она гладила мои волосы. И становилось как-то легко и просто, как в детстве. Мама! Моя милая мама! Я ведь не знал тогда, что месяц спустя тебя не будет в живых!

Я засыпал. Она целовала меня, говоря:

— Ну, сыночек, спи. Завтра тебе на работу. Спокойной ночи!

Как в детстве! И, конечно же, я не чувствовал, что мне 27-й год.

Я был опять маленьким Андрюшей…»

Андрей, в который уже раз читая эти строки, написанные им самим более десятка лет назад, снова и снова переживал самую тяжелую в своей жизни утрату. Он долго не мог смириться с тем, что мама умерла. Ему часто казалось, что все происходящее после ее смерти всего лишь сон. И только годы притупили эту боль, заставили понять извечную истину — в жизни все конечно, бесконечна только смерть.

«Мама, мама, как мне сейчас тебя не хватает! — с горечью думал Андрей, читая строки дневника. — Но почему, почему прозрение наступает слишком поздно? Лишь тогда, когда уже ничего нельзя поделать! Ничего нельзя вернуть! Ничего нельзя изменить?!» Сам уже став отцом двоих детей, он все равно нуждался в материнской заботе и ласке. Наверное, часть их, может быть, даже очень значительную, приняла на себя Оля. Но только часть…

ДНЕВНИК:«…Помню, в субботу и воскресенье, 28 и 29 января, я совсем не приходил домой. Мама мне позвонила вечером в воскресенье и сказала:

— Сынок, ты что-то к нам не заходишь?

Ее голос был слабым и усталым… Когда я уходил, мама всегда просила меня позвонить из дома по приходу к себе. А то уже очень поздно (часто это было в 12.00 ночи, а то и позже) и она волнуется. Первое время я звонил, а потом мне показалось это лишним — вроде как посягательство на мою самостоятельность. Однажды я даже нехорошо сказал маме:

— Я избаловал вас своими звонками.

Она больше не просила меня звонить. А я и не звонил…

Пришел журнал «Наука и религия». Я прочитал его. Нашел статью на тему самовоспитания. Я дал журнал маме и попросил прочитать (Есть интересные мысли! Можно было бы поговорить!). Однажды вечером мне мама сказала, что статью прочитала и можно было бы обсудить. Она уже плохо чувствовала себя и делала, конечно, все через силу. Не помню, по-моему, у меня не было желания, я, как всегда, спешил. И как-то не придал значения.

— Мамуля, потом обсудим, — сказал я. — Потом.

А где это «потом»? Где оно? Нет этого "потом» и никогда не будет…

В половине пятого утра (2 февраля) меня разбудил звонок. Папа просил придти. Он снова вызвал «скорую». Маме плохо… Она то со стонами лежала на постели, то вставала и, покачиваясь, с закрытыми глазами (то папа, то я поддерживали ее) ходила по комнате… Казалось, какая-то неведомая сила и тяжесть мучают ее и опа безотчетно пытается освободится от них… Тревога все больше и больше охватывала нас…

…Бабушка стала одевать маму. Мы с папой были уже готовы. Мама могла еще идти… Лицо у мамы было измученным, усталым. Глаза закрыты. Стоны. Ей было очень плохо. Очень. Я это чувствовал… Мама была беспомощной и жалкой в нелепо сидящей на голове шапке, натянутой на лоб почти по самые глаза. Я помню, как в этот момент сжалось у меня сердце… Ее положили на носилки и вкатили в машину. Запомнил странную деталь: ролики носилок не попадали в полозья, и их несколько раз дергали туда-сюда…

До больницы мы доехали быстро… Через две широкие двери мы вкатили тележку с мамой в приемное отделение. Там было уже довольно много людей. Некоторые с любопытством посматривали на нас… В комнате на лежаке сидела полная женщина, которая нарочно тяжело дышала и стонала. Женщина-врач, несколько раз заходившая в комнату, говорила ей, чтобы та шла домой, так как ее класть не собираются. Помню, как та женщина еще сказала:

— Вы хотите, чтобы меня привезли сюда так же, как вон эту! тогда будет уже поздно!

…Наконец, вроде, дело сдвинулось с мертвой точки. Пришел санитар (один из стариков-вымогателей) и вывез тележку с мамой в коридор… Разве мы могли знать, что всего через девять дней по этому же коридору повезут ее, холодную и мертвую, закутанную в простыню, в здание со страшным названием «морг»?!!!»

Андрей закрыл тетрадь в красной обложке. Дальше читать он не мог. Нет, не потому, что его охватило сильное волнение. Он был волевым человеком и мог держать себя в руках. Он отложил тетрадь потому, что в который раз ему приходила в голову одна и та же мысль: сегодня черпать силы нужно не в прошлом, а в настоящем. Даже если оно, это настоящее, кажется сейчас неимоверно трудным и безнадежным. Только так можно преодолеть даже самые сложные обстоятельства и укрепить уверенность в своих силах. Его мама поступала в своей жизни именно так, и это было самым убедительным и наглядным примером для Орлова.

Он положил тетрадь на место, погасил свет в большой комнате и отправился в спальню. Он разделся, но перед тем как лечь, посмотрел на часы: был уже пятый час. Наступало новое декабрьское утро. У него еще оставалась возможность поспать пару часов. Он лег, натянул на себя одеяло. Оля прильнула к нему, обняла его рукой, что-то прошептав во сне. Андрей притянул ее ладошку к своим губам и сразу почувствовал какое-то умиротворение. Вот оно, это настоящее, в котором он мог черпать свои силы!

24 декабря 1991 года, утро.

Москва. Лубянская площадь.

Здание МБВД России. Кабинет № 535

— Андрей Петрович, надо немедленно убрать отсюда эти книги! — взволнованно сказал на следующий день Орлову сотрудник управления по борьбе с терроризмом, сокращенно УБТ. — Николай Николаевич боится, что у нас их могут изъять.

— Изъять? — Орлов с удивлением посмотрел на оперативника. — Как это? Кто? Да и куда их убрать? Домой я, что ли, их отнесу?

— Нет, не домой, конечно. Наверное, надо вернуть туда, где мы их взяли!

— Что? Да ведь это же идиотизм! С таким трудом их достать, доложить Президенту, получить его согласие и… Глупость какая-то!

От негодования у Орлова лицо стало красным. Видно было, что он с возмущением воспринимает нелепую ситуацию, когда приходится в силу каких-то абсолютно необъяснимых обстоятельств отказываться от того, что еще вчера казалось очевидным.