Секретные бункеры Кенигсберга - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Пржездомский cтр.№ 68

Убедившись, что Янтарная комната не погибла в развалинах замка, как утверждал профессор Брюсов, ссылаясь на свидетельства Роде и Файерабенда, Анатолий Михайлович с утроенной энергией стал продолжать работу. И первое, что он счел необходимым предпринять, — это разыскать свидетелей ее укрытия. Нужно было во что бы то ни стало найти Файерабенда, этого пройдоху, убедившего Брюсова прекратить поиски. Искать же Роде было уже бесполезно: Кучумов знал от профессора о смерти немецкого ученого.

Но как найти Пауля Файерабенда в громадном городе, где старая жизнь была полностью разрушена, а новая только-только зарождалась? Ведь не было ни адресного стола, ни справочного бюро, ни каких-либо других учреждений, где можно получить точные сведения о месте жительства того или иного лица. Большая часть немецкого населения ютилось в развалинах, определить местонахождение которых было просто невозможно. Многие улицы уже не существовали, так как от них не осталось ни одного целого дома, да и немецкие названия стали потихоньку уступать место русским переименованиям. В общем, разыскать человека в Кёнигсберге 1946 года было делом не легким.

Помог случай. Среди вдрызг разбитых домов центральной части города уцелевшие жители втыкали дощечки с надписями или просто писали на стенах домов: «Семья Фогель. Все живы. Проживаем на Капорнерштрассе, 27» или «Тетя Марта, наш адрес — Байдриттер вег, дом № 18». Так немцы пытались сообщить своим родственникам и знакомым о новом месте жительства. В районе замка, особенно на Мюнцплатц, закопченные стены уцелевших коробок зданий были буквально испещрены такими посланиями. Стихийно образовались своего рода справочные бюро, где можно было попытать счастья найти друг друга тем, кто потерялся в последние дни войны и месяцы послевоенной разрухи. Кто-то из немецких жителей и сообщил здесь Кучумову, что видел Файерабенда в Больнице Милосердия на Хинтерросгартен [175] . В 1946 году там размещалась центральная немецкая больница, где бок о бок трудились немецкие и советские врачи, пытаясь вырвать у смерти сотни человеческих жизней, к которым подбирались тиф и малярия — вечные спутники всех войн и исторических катаклизмов.

Из воспоминаний А. М. Кучумова.

Диктофонная запись. Август 1990 года

«…Я пошел в немецкую клинику. Это там, где теперь городская больница, недалеко от пруда. Большое серое здание, расположенное как бы углом. Над входом — огромный католический крест. Внутри я увидел монахинь. Одеты они были во все черное, только поверх головы белые платки…

Я стал их спрашивать насчет Файерабенда, а они не понимают меня — я ведь без переводчика. Наконец сообразили — послали за врачом, знающим русский язык. С ним удалось кое-как объясниться, и немец, поняв, что я кого-то разыскиваю, вызвал главного врача клиники Штарлингера…»

Откуда было знать Анатолию Михайловичу, что вышедший к нему энергичный пятидесятилетний человек в белом халате был довольно известным немецким врачом, профессором медицины, заведующим отделением внутренних болезней. Он успевал руководить первым инфекционным лазаретом в здании Университетской клиники, бороться с вспышками эпидемий, организуя специальные отделения в бывшем гарнизонном лазарете на Йоркштрассе, практиковал в Больнице милосердия…

Разговор, состоявшийся между Кучумовым и Штарлингером, был непродолжительным. Профессор очень быстро установил через больничную картотеку, к счастью сохранившуюся, что недавно выписавшийся Пауль Файерабенд работает в районе Йудитгена на лесопилке, которая раньше была мебельной фабрикой. В картотеке стоял ее адрес — «Вальдштрассе [176] , 19». А это, как узнал Анатолий Михайлович, находится где-то на западной окраине города.

Кучумов, отправившийся один на поиски Файерабенда, долго шел через мало пострадавший во время войны район Амалиенау [177] . Потом за поворотом потянулись какие-то пустыри и развалины. По всему было видно, что здесь шли ожесточенные бои. Их следы обнаруживались во всем: в сгоревших коробках некогда шикарных вилл, в испещренных следами от пуль и осколков стенах домов, в ржавеющих остовах разбитых автомашин и автобусов, в поваленных или погнутых фонарных столбах. У одной закутанной в платок немки, которая переходила улицу около Йудиттенской кирхи [178] , Анатолий Михайлович спросил дорогу. Она неопределенно махнула куда-то в сторону виднеющегося неподалеку леса, и Кучумову ничего не оставалось делать, как продолжить путь в надежде на то, что удастся встретить человека, который сможет членораздельно объяснить ему, где же начинается улица Вальдштрассе.

Вскоре на перекрестке он увидел покосившийся столбик-указатель с табличками — названиями улиц. Среди них Кучумов обнаружил ту, что была ему нужна. А через несколько минут он услышал вой циркулярной пилы, почувствовал запах опилок и свежей древесины. Около кирпичного дома за невысоким заборчиком ровными штабелями лежали распиленные доски, рядом — несколько деревянных ящиков, по-видимому, только что сколоченных. Это и была та самая лесопилка, куда пришлось так долго добираться. Но к глубокому разочарованию Анатолия Михайловича, Файерабенда здесь не оказалось. После сумбурных объяснений с немцами ему удалось только понять, что бывший распорядитель винного погребка «Блютгерихт» действительно здесь работает, но после выписки из больницы договорился с «майстером» и несколько дней побудет дома. Это показалось Кучумову странным, так как жизнь в городе в то время не была налажена и местные жители очень дорожили подвернувшейся работой, ведь это был единственный способ обеспечить себе пропитание. Весна 1946 года еще не сулила качественного улучшения в этом вопросе, и тяготы послевоенных месяцев создавали отнюдь не благодушную атмосферу в холодном, разрушенном городе. Человек, легко отказывавшийся, даже на непродолжительное время, от постоянной работы и гарантированного заработка, должен был либо иметь какой-нибудь дополнительный источник существования, или же обречь себя и свою семью на голодное прозябание и даже гибель.

Правда, Анатолию Михайловичу еще в комендатуре рассказали, что спустя некоторое время после окончания войны в городе стали появляться новоявленные дельцы, которые неизвестно из каких источников умудрялись доставать уникальные вещи — картины, скульптуры, книги, драгоценности, церковный инвентарь, посуду и столовые приборы. На черном рынке у Луизенкирхи [179] в то время можно было купить или обменять на продукты не только просто дорогие вещи, но и настоящие шедевры искусства, и кто знает, какие ценности исчезли тогда в руках спекулянтов и перекупщиков. Известно, например, что один бывший скромный чиновник кёнигсбергского телеграфного ведомства Фридрих Роке сколотил даже целое состояние на торговле книгами. Сначала он распродал собственную библиотеку, которая перед штурмом города была им спрятана в подвале своего дома на улице Канцлерштрассе [180] , а затем организовал настоящую фирму, занимавшуюся поисками ценных фолиантов. Привлекая мальчишек, прекрасно ориентировавшихся в руинах, он с их помощью обшарил все подвалы и чердаки в развалинах старого города и в полуразрушенных виллах пригородов. Ему удалось обнаружить уникальные книги и манускрипты в грудах хлама и мусора на месте бывшей университетской библиотеки на улице Миттельтрагхайм [181] , в развалинах громадного Дома техники [182] , в подвалах военной библиотеки на Фридрихштрассе [183] и библиотеки на площади Фихтеплатц [184] в Понарте. Предприимчивый делец, гревший руки на хаосе послевоенной жизни, приобрел среди немецкого населения кличку «Маленький Грефе унд Унцер» [185] . Кто знает, может быть, сегодняшние спекулянты от искусства и представители, так сказать, «теневой культуры», о которых мы время от времени узнаем из прессы, что-то унаследовали и от проходимца Роке?