— Тетку я искал, — откинулся бывший патрульный на спину. — Трофимову Марью Николаевну. Вы ее не знаете?
— Нет здесь таких, — покачала головой женщина. — Ошибся ты.
— Может, вы просто незнакомы?
— Полежи, милой, — тяжело вздохнула женщина.
— Сейчас ухи куриной принесу. Лихорадку я, вроде, выманила. Теперь на поправку пойдешь.
Вместо обещанной ухи хозяйка принесла большую миску горячего бульона. Погожин с удовольствием выпил — и наконец-то окончательно согрелся.
— Спасибо вам большое, — вернул он миску. — А как я к вообще к вам сюда попал?
— Да я намедни утром из дома вышла, — призналась женщина. — Да вижу, огонек в лесу дрожит. Дай, думаю, посмотрю, кто костер жгет. А там ты лежишь, совсем в беспамятстве. Ну, принесла я тебя к себе, не обессудь. Матреной меня зовут, вдова Трофимова.
— А меня Станиславом зовут, — представился Погожин. — Вы извините, мне нужно выйти… Где тут у вас?
— Отхожее место? Да во дворе, вон за той дверью, налево.
Станислав приподнял одеяло, и обнаружил, что лежит на печи совершенно без одежды.
Он опустил одеяло назад, выжидающе посмотрел на стоящую рядом женщину.
— Сам-то спустишься? — поинтересовалась она.
— Спущусь.
— Ну, смотри. Силушки не хватит — зови. Лихорадка, похоже, долго на тебе просидела, скоро не встанешь.
Однако Матрена ошиблась — Погожин поднялся на ноги уже на следующий день. Точнее, не поднялся, а спустился. С печи. Устав лежать в четырех стенах, милиционер добрел до входной двери, толкнул створку вышел на крыльцо и с огромным удовольствием, знакомым только обитателям города Петра, подставил лицо мелкому освежающему дождю.
Самым интересным оказалось то, что место он узнал. Слишком много раз проводил он летние каникулы среди этих сосновых боров и лесных малинников. Место было то самое — деревня Еглизи. Вот только вместо выросшего на перекрестке двух дорог поселка Станислав увидел две русских избы, стоящих в сотне метров друг от друга.
— Да. Матрена, — пробормотал он, — жителей этого поселка ты наверняка знаешь всех до единого.
Глава 16. Разведчик
Обычно Зализа совершал объезд Северной пустоши с Феней и Василием. Домов своих у черносотенцев пока не имелось, зазнобы тоже. Пока хватало им для полного душевного удовольствия ратной службы, да ладных девок, что то тут, то там, в усадьбах или деревнях, где останавливались засечники на ночлег, уделяли им свое пылкое внимание. Агария и Осипа опричник отпускал на несколько дней по домам — в хозяйстве поработать, жен обнять, удачами похвастаться. Однако сейчас, когда под самым боком проявилась крамола против государя, удобством воинов пришлось пренебречь, и после смены страже в устье Невы помчаться с ними и полоненным чародеем в Копорье.
Впрочем, Агария такой поворот в судьбе только обрадовал: стоило им въехать в крепость, как он тут же отпросился к какому-то купчишке продать наструганные за последний месяц ложки. Осипу, соответственно, досталось следить за лошадьми, а сам Зализа, подталкивая впереди себя связанного колдуна, спустился в пыточную комнату Тайниковой башни.
Увидев государева человека, старый Капитон тихо охнул и упал на колени:
— Помилуй, боярин, — истово перекрестился он. — Помилуй меня, боярин Семен Прокофьевич, не уберег.
— Чего?
— Языка твоего не уберег, боярин.
— Убег?
— Нет, не убег, боярин, — опять испуганно перекрестился Капитон. — Пожар случился в подземелий. Уж не знаю как, но загорелась солома в склепе, что язык сидел. Угорел твой полонянин, в дыму задохнулся.
Зализа грохнул кулаком по столу, и крепостной тать судорожно сжался.
— Воеводе Кошкину сказывал?
— Сказывал, боярин, сказывал, — торопливо сообщил Капитон. — Десять плетей он мне за полонянина назначил.
— Мало, — искренне пожалел Зализа и хорошим толчком в шею направил очередного чародея по направлению к палачу. — Этого на дыбу повесь, и подьячего позови. Послушаем, что скажет.
— Не надо на дыбу! — испуганно взвизгнул хиппи, помнящий из курса истории, что означает этот инструмент. — Не надо! Я сам все скажу!!!
— Вот как? — удивился опричник. — Ну, хорошо. Капитон, подьячего сюда. И допросные листы прежнего чародея.
Скулящему от ужаса хиппи смотали руки за спиной и подвязали к дыбе, но поднимать пока не стали, дожидаясь, пока он сам не расскажет все или, наоборот, не откажется рассказывать все до последнего слова.
Дождавшись, пока закутанный в темно-синюю рясу дьячок разложит бумагу, поставит чернильницу и выберет перо, Зализа взял в руку допросный лист прежнего чародея, пробежал его глазами, после чего стал задавать четкие и ясные вопросы:
— Служилого боярина Харитона Волошина знаешь, чародей.
— Знаю, — с готовностью подтвердил хиппи, в полунаклоненном состоянии стоящий под дыбой. — Точно знаю. Видел. Сам видел. Это все он, он, Волошин.
— Заговор противу государя плели?
— Плели. Все плели, и Волошин плел. Он главный плел. Точно плел. Я его сам видел.
— Отстранить от московского стола затевали?
— Да-да, затевали. Точно затевали. От стола отстранить, голодом замучить. Точно затевали. Я видел…
— Кого замучить?! — страшным голосом взревел Зализа.
— Его самого, — испуганно заметался на веревке хиппи, учуявший, что сказал что-то не так. — Кого отстранить… Кого от стола…
— Государя хотели голодом извести?! — от осознания того, что крамольники хотели не просто свести царя Ивана Васильевича с престола, но и замучить его до смерти, заморить голодом, в голове опричника помутилось, он кинулся к Капитону и вырвал у него кнут из толстой воловьей кожи. — Государя?!
— Это не я!!! — истошным голосом заорал хиппи при виде кнута. — Это Волошин! Боярин Волошин хотел!
В последний момент Зализа взял себя в руки и бить полонянина не стал, хотя и назад татю кнута не вернул.
— А не врешь?
— Честное слово, Волошин, — опять закрутился на веревке пленник. — Честное-пречестное…
— Новгородцы в крамоле участвовали? — немного остыл опричник.
— Да-да, конечно, — закивал чародей. — Все участвовали.
— Как все? — опешил Зализа. — Весь Новагород?
— В-весь, — осторожно подтвердил хиппи, понял что сморозил что-то лишнее.
— Вече собирали?
— Н-н-нет… Только письма писали, — нашелся хиппи. — Весь город, говорили, с нами. А имен не знаю.
— Кто говорил?
— Боярин Волошин… — другого имени хиппи просто не знал.