Мстители двенадцатого года - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Гусев cтр.№ 16

Поужинали сноровисто. Вроде бы как неотложную работу сделали. Кто в избах пригрелся, кто на воле, возле костров, улегся. При ружье под рукой, при сабле на боку.

В свое время, как Алексей и ждал, примчался, возле избы коня осадив, есаул Волох.

— Ваше благородие, идут! До роты конных. Кирасиры.

— Как идут?

— Сторожко. Пред мостом спешились, коней в поводу провели. Видать, боятся нас побудить — вдруг осерчаем. Да ить мы давно осерчали.

Алексей нагнал морщинку на лоб, задумчиво свой молодой ус поправил.

— Это вы верно полагаете, Лексей Петрович, — угадал Волох. — Они думают, наш пикет на околице враз порубить и в село ворваться. А как же! Мы — которые спят, которые уже котелки до дна выскребают — их не ждем, разбежимся, неоружные, под ихними саблями. Так полагаете?

— Ты, Волох, не только нахал и пьяница, ты еще и не дурак.

— А как же! Батька мой меня делал…

— Про батьку твоего — потом. После ужина. Или за завтраком.

— Завтрак, ваше благородие, светлый князь, он бывает по-разному.

— Как это?

— Он либо до ужина, либо после, на другой день. Кто его знает — доживешь ли?

— Уже хватил чарку?

— Как же дознались, Алексей Петрович?

— А ты свой нос посмотри. Ровно свекла.

— Это, ваше благородие, отродясь так. Как меня мамка из себя выпустила, так я сразу…

— На коня, знаю.

— Не все вы, благородие наше, про нас знаете. Батька, как я в седле утвердился, тут же мне стопку влил. Заместо мамкиной титьки. Ну я и пошел по степи! На коне, да под хмельком. Да ишо во всем вольный. У моего батьки…

— Потом про батьку…

Волох, сердце доброе, сразу все понял.

— Оно так, Петрович. А вы про своих что знаете?

Алексей тяжко вздохнул:

— Ничего не знаю, Волох. Слышал стороной, что отец в московское ополчение собирался. А что с ним, что с матушкой, с сестрой — того не ведаю.

— Это тяжко, Лексей Петрович. Лучше плохое знать, чем хорошим впустую тешиться. Давайте с вами за наших родителев, за дом родной по серебряной вашей чарке, из ваших погребцов пригубим — а там и в бой. И за родителев, и за Отечество поруганное. Я вроде как правильно помыслил.

— Ты, Волох, куда ни помыслишь, так все в сторону кабака. Однако отдам я тебя в казаки.

Волох шагнул к своему коню, поправил узду половчее, почесал ласково за ухом, обнял за шею.

— Вам, Лексей Петрович, меня отдать, что своего коня или сабли лишиться. Я ить у вас заместо левой руки. Правая рубит, левая остерегает.

Алексей подумал: за что этот Волох так к нему прижился? Вспомнил его первое наставление перед первой атакой. «Вы, господин поручик, левый пистолет, что возле седла, завсегда в готовности держите. Сабля сломится, правая рука задержалась, а с левой в самый раз пистолетом отбиться».

Так однажды и случилось. Звякнула Алексеева сабля бесполезно об кирасу французского кирасира, хрупнула и оставила в руке ненужный обломок. Ловко в минуту опасности выхватил из седельной кобуры готовый пистолет — и хорошо, не осекся — влепил прямо в лоб, чуть ниже каски.

— Волох, — медленно и задумчиво произнес Алексей, — если мы с тобой из этой войны живыми выйдем, я тебя в свое имение управляющим возьму. Пойдешь?

— Никак нет, не пойду, Алексей Петрович, не обессудьте. Я ваше имение в месяц пропью. Как есть на распыл пойдет. — Он привстал. — Однако пошли! Встречаем.

Алексей, придерживая саблю, быстро прошагал к орудиям.

— Готовы, ребята?

— Как есть, ваше благородие. Готов гостинец. Поднесем красное яичко.

Алексей поднялся еще выше, к самой церковной паперти. Зорко глянул — рысит французский отряд, вот-вот в галоп возьмется.

— Картечью заряжай!

Ловко, быстро забили в стволы пороховые картузы, пыжи, картечные снаряды. Ждут — пальники у ноги, переминаются.

А вот и гости — жданные, да незваные. Ворвались с нижней околицы — с визгом, с тусклым блеском сабель, с пистолетными выстрелами.

Алексей ждал, терпению на войне научился. В нужный момент взмахнул саблей. Рассчитал точно — прямо перед отрядом выкатились из прогонов фуры, столкнулись, наглухо перегородив неширокую улицу. И началось…

Первые всадники врезались в преграду. Завизжали раненые лошади, поломав ноги, закричали сбитые всадники. А на них задние, не сдержавшись, тоже в кучу.

— Пали́! — скомандовал Алексей.

Ударила картечь прямо в месиво. Все смешалось. Загремели ружейные выстрелы, окуталось все белым дымом. Вылетела из засады конница, пошла рубка…

Кого не порубили, те сдались на милость победителя. Крестьяне тут же расхватали сабли и пистолеты, разобрали лошадей.

Алексей распорядился запереть пленных в амбары, выставить караульных. Наутро приказал Заруцкому вести отряд в армию, сдать командующему пленных офицеров, а сам, захватив десяток гусар побоевитее, отправился навестить Истомина. Не мог тому простить предательства. Однако — война! Как уже говорилось, она порождает не только героев, но и подлецов.

«Сегодня счастливый день — видел вблизи императора. Около 6 утра он вышел из своей палатки. Без шляпы, со шпагой на боку, сел на походный стульчик. Здоров, весел, черты лица выразительны, на них — отпечаток силы и уверенности. Обратился к нам со словами. Слова императора — оставляют глубокое впечатление.

Один из офицеров, видя его доброжелательное расположение, пожаловался на русских: сжигают свои магазины (склады продовольствия), рассыпают зерно по дорогам так, что даже наши лошади не могут его подобрать своими добрыми губами.

“Мы вынуждены делать набеги, — сказал офицер, смущаясь, — что подрывает дисциплину в рядах, солдаты разоряют население и озлобляют его против нас”.

— Это война, — сказал император со вздохом сожаления. — На войне не только гибнут солдаты, но и страдает мирное население. Это война — она и счастье, и слава, и бесчестье и беда.

Кто-то из офицеров, не стесняясь, вынули записные книжки и занесли в них эту великую мысль.

Однако, однако… До Москвы еще далеко, впереди Смоленск, который русские — это ясно — не отдадут без боя, а наша армия, после Немана, уменьшилась уже на треть. Знает ли об этом император?

Многие отряды испытывают слишком тяжелые лишения, а настоящего отдыха, в котором мы так нуждаемся, все нет и нет. Разве что в Москве, как лучезарно обещает нам император.

Но до Москвы еще далеко, и повсюду, верные своей системе русские уничтожают все, что мы не успели захватить.

Нигде мы не испытывали таких лишений. Сомнения, сомнения… Они охватывают не только мою душу. Страшно подумать: не ошибся ли великий вождь в противнике, не столкнулся ли с неведомой ему силой?..»