Кандагарская застава - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 37

Ночью изба, как в пламени. В окнах красно. Мечутся тени. Хмельные песни. То бабьи, от которых рокот и гул. То общим хором старинную про коня и орла. В пляс, в топот, так что пляшут венцы, переводы. То снова: «Горько!» Железный поднос с цветами, на который сыплются рубли и червонцы.

К полуночи костер у реки. Свалили две сухие сосны, запалили. И огненный вихрь до неба. В звезды улетают красные спирали и змеи. Люди окружили огнище; синеглазые, озаренные, повели хоровод. И кажется, свадьба отрывается от земли, летит в небеса в красных струях огня.

Батурин вспоминал эту свадьбу, припадая лицом к той зеленой, морозной горе, к студеной синей реке, к жаркому кострищу.

В дверь постучали. Вошел посыльный. Разглядел его в полутьме:

— За вами послали, товарищ лейтенант!.. На вылет!..

Он схватил автомат — и словно оделся в тончайшие металлические оболочки. Заострился, обрел другое лицо и тело, устремленное, зоркое, резкое. Опять был военным. Был готов воевать, исполнять приказы, поднимать по приказу оружие.

У взлетного поля, у зеленого аэродромного железа, стояла группа захвата. Десантники в брезентовых куртках, отягченные железом — ручными пулеметами, автоматами, рациями, «лифчиками» с боекомплектом. Стертое, облысевшее, избитое о камни, измызганное суховеями оружие. Командир группы что-то негромко втолковывал, доводил до солдат смысл операции.

Начальник разведки Березкин, в снаряжении, с автоматом, стоял в окружении летчиков. Склонились к планшету — прокладывали маршрут.

— Пойдем на Мусакалу, но низом, в обход, по речкам. Чтобы нам на мушку к мулле Акраму не сесть… У него вот здесь противовоздушная оборона развернута, — Березкин тыкал в планшет. — Горушки набиты «дэшэка» и зенитками!

Летчики в пятнистых комбинезонах чутко ему внимали. Батурин, обретая ту же чуткость, предчувствовал близкую погоню и поиск. Был с ними заодно, был ловцом, участником погони.

— Вот здесь пройдем над дорогой и будем их брать! «Борбухайку», «тойоту», что Бог пошлет! — Березкин, отрывая глаза от карты, поглядывал на близкие, с опущенными лопастями вертолеты, на солдат, на летчиков, словно убеждался в способности машин и людей выполнить сложный, опасный поиск. Уклоняясь от пулеметов противника, сцапать на дороге добычу и умчаться с ней домой. Батурин, подобно солдатам и летчикам, испытывал нетерпение, дразнящее чувство опасности. Поглаживал автомат на ремне.

— Вот здесь зачерпнем в степи… У этих кишлаков пошуруем, — продолжал Березкин. — Здесь надо пощупать головной отряд Махмудхана… Но тоже осторожно, не резко. Без захода на кишлаки!

Батурин знал летчиков. Со многими летал на задание. Сиживал вечерами в их комнатушках. Слушал музыку, иногда за компанию пропускал чарку спирта, разглядывал на стенах фотографии их жен, матерей и детей. Командир эскадрильи воевал в Афганистане по второму кругу. Был сбит и ранен. Его лицо, в рубцах и метинах, казалось лицом старика. Несло на себе отпечаток сухих степей и предгорий, над которыми летал вертолет, отпечаток горящих кишлаков и разрывов. Его щеки и лоб стали подобием карты, на которой были отмечены объекты ударов, маршруты разведки, площадки в горах с высадкой десантов, вывозом убитых и раненых, с падением горящих машин. Теперь на этом усталом лице сквозь пыль и окалину светилась молодая, острая мысль — предвкушение погони.

Батурин видел: они все заодно, охотники, ловчие. И добыча, еще неведомая, уже присутствует в этом холодном солнечном воздухе с блеском выпуклых вертолетных кабин.

— Все понятно? — спросил Березкин.

— Так точно, — ответил командир вертолетчиков.

— Тогда по бортам…

Две машины Ми-8 взмыли над полем и ринулись в открытую степь. Березкин уселся в кабине между правым и левым пилотом, вытеснив оттуда борттехника. Батурин следил в иллюминатор за мельканием земли.

Десантники угнездились на лавках, разложив на полу оружие, аккуратно, стволами к хвосту. По клепаной оболочке, по лицам солдат, по их стриженым головам, по вороненым стволам гуляло круглое солнечное пятно, залетевшее в вертолет.

Батурин прижался к обшивке, наполненной металлической дрожью, входя в резонанс с этой дрожью.

Прошли расположение части — саманные казармы, похожие на засохшие ржаные буханки, помойку с бесчисленными вспышками консервных банок, врытые в землю «бэтээры» охранения, клетчатое взлетное поле, на котором зеленое аэродромное железо казалось свежей травой.

Перепорхнули пойму реки с латунной рябью. Брошенная крепость была похожа сверху на дупло изгрызенного, омертвелого зуба. Резко снизились, прижались к земле, отыскивая сухое русло… Втиснулись в него и на бреющем, едва не касаясь колесами серой, размытой гальки, помчались вровень с берегами. Все слилось в серое, сплошное мелькание, в рокот, рев, словно поднятый винтами щебень колотил в обшивку и машины прорубались сквозь степь, оставляя глубокий прорез.

Батурин чувствовал бешеную, железную скорость. Страшился ее, понимал ее неизбежность. Вливался в нее своей мыслью, волей, убыстрял, торопил. Был сам этой скоростью. Стремительный вихрь машины был продолжением ревущего движения войны. Будто в громадной трубе, воздетой над бренной землей, дули жестокие ветры. Сквозь раструб этой трубы неслись боевые машины, двигались батальоны. В нем сгорали кишлаки и селения, умирали и падали люди. И он, Батурин, еще недавно вспоминавший о свадьбе, робкий, сострадающий, стремящийся к свету и истине, был внесен в грохочущую, дующую смерть трубу. Был ее голосом, ее поднебесным воем.

Резко взмыли. Отвалили от русла. Ровная, белесая степь с тонкой ниткой дороги возникла под днищем машины.

Батурин следил за дорогой. Эта нитка тянулась из Мусакалы в губернский центр, то обрастая мелкими кишлаками из нескольких склеенных домиков, то обнаженно, голо расчерчивая пустынную степь среди солончаков и оврагов.

Два велосипедиста, крохотные, с белыми нашлепками на головах, с бусинками солнца на рулях, промелькнули внизу. Вертолет слабо дрогнул, чуть наклонился в вираже, будто летчик разглядывал велосипедистов, колебался, не ринуться ли вниз, на захват.

Снова волнистая пустота с ржавыми, седыми разводами, по которым тянулась дорога — то струнно-прямая, то ломаная, то свитая в петлю, проторенная по неведомому закону, пробитая в камнях и песках копытами коней и верблюдов, колесами повозок, ногами крестьян и кочевников. Древний, нанесенный на землю путь, над которым, повторяя его, неслась боевая машина.

Два ишака семенили внизу. На переднем — тюки, на заднем — наездник. Сверху, сквозь прозрачную толщу, были видны чалма, борода, цветные полоски на тюках — все крохотное, отчетливое. Прижимаясь к стеклу, Батурин хотел разглядеть медный бубенец на шее осла, красные шерстяные помпоны.

Десантники сидели на лавках. Вытянули, расслабили руки и ноги, стянутые ремнями тела. Батурин подумал: где-то здесь, среди них, те двое, которых только что слушал за стеной. И быть может, третий — москвич, что выпил из фляги воду. Старался угадать, не тот ли худой, чернявый, с болезненным, тусклым лицом, дремлет, сдвинув ногой автомат на железном полу. Или маленький, бритоголовый, с задумчивым, тихим лицом, по которому прокатился и канул медленный шар света.