Русская рулетка - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Поволяев cтр.№ 23

В такие разы Тамаев, поминая погибшего воспитанника, выпивал стакан водки с верхом — это когда жидкость бугром выпирает из посудины, занюхивал выпитое рукавом и доставал из клетки, сваренной из толстых железных прутьев, очередного «ученика».

Для этих случаев он обязательно имел резерв.

— Тамаев флотские законы знает, — произносил боцман самодовольно, — и блюдёт.

Руководителем второй группы, направляемой в Петроград, Соколов решил назначить Тамаева.

— Почему ты остановил выбор на этом крысолове? — спросил у Соколова Герман, он в это время находился в кабинете (Герман и Соколов дружили давно, ещё с девятьсот пятого года, когда им пришлось усмирять взбунтовавшихся выборгских рабочих), — разве больше нет никого?

— Нет, — лаконично отозвался на вопрос Соколов. В кабинете, кроме них, не было никого. Подбор боевых групп, засылка их в Россию, назначение старших — это дело секретное очень и очень, посторонних на этой кухне быть не должно, но Соколов не считал Германа посторонним, скорее наоборот.

— Понятно, — протянул Герман без всякого выражения в голосе.

— А чем он тебе не нравится? — Соколов опустил одно веко, словно хотел прицелиться в собеседника. — А? Чем? — кончиками пальцев пощипал усы.

— Я бы на эту должность назначил офицера.

— Нет, Юлий, — протестующе качнул головой Соколов, — офицеров петроградские краснюки отлавливают по походке — раз, два и офицер уже сидит готовенький в каталажке с засунутой под микитки головой. Слишком уж офицер внешне отличается от неофицера — ну будто птица другой породы и окраса. Поэтому я поступлю так — и ты уж поддержи меня, — первую группу возглавил офицер, флотский лейтенант Матвей Комаров, а вторую пусть возглавит обычный хриплоголосый боцман, в котором любой петроградский работяга признает своего, и никогда ни за что не спутает с белогвардейским поручиком, — Соколов не выдержал, вновь пощипал пальцами свои пижонские усы. — Тамаев в Петрограде — свой человек. Он такой же грубый, наглый, хваткий, воняющий навозом, горластый, как и большинство нынешних петроградцев. Не справится с заданием — сменим тут же. Более того — в затылок пулю всадим… В назидание другим. Чтобы народ более ответственно относился к таким поручениям. А в офицера пулю не всадишь. Согласен со мною?

— Ладно. Согласен, — тихо, хотя и не меняя неодобрительного тона, произнёс Герман.

— Если этого не будет, советская власть укрепится окончательно, и нам тогда России не видать, как собственных ушей, Юлий. Только в кино можно будет увидеть Россию, да и то, если кино подсунут хорошее. Вот такая скорбная истина имеет место быть, Юлий. Другой истины нет, её надо завоевать.

Герман с тяжёлым вздохом наклонил голову и разлепил твёрдые бледные губы:

— Да.

В группу боцмана Тамаева вошло двенадцать человек. Тамаев отнёсся к назначению серьёзно, «баки» свои пышные, отращённые под героя Русско-турецкой войны генерала Скобелева, укоротил до нормальных размеров, и они стали походить на обычные бакенбарды, которые любят отпускать себе швейцары из недорогих гостиниц, да ещё наодеколонился, будто князь какой — и где он только эту пахучую пакость взял, неведомо. В общем, превратился боцман в обычного капризного папашу с бакенбардами — это с одной стороны, а с другой — в стервозного начальника, который гонору имеет много, а всего остального мало, особенно ежели вопрос касается дела (воспитание крысаков — не в счёт)…

Хоть и назначен был Тамаев руководителем группы боевиков, а подбирать людей доверили не ему — не он занимался этим, занимался лично господин Соколов. Единственное, что Соколов учитывал при подборе обязательно — чтобы люди были знакомы друг с другом, иначе в многолюдном Петрограде можно потерять кого-нибудь и не найти: человек исчезает с концами.

В группу Тамаева вошёл матрос с типично птичьей фамилией Сорока — человек лёгкий, весёлый, родившийся, похоже, с улыбкой, — как вылез из мамы, из чрева, так и начал улыбаться; кроме него, Сорокин приятель Сердюк (Сорока величал Сердюка на английский лад Сэр Дюк, а тот Сороку, которого звали Сергеем, — Сэр Гей. Им казалось, что клички эти звучат просто превосходно) — такой же справный матрас, как и сам Сорока; Красков, считавшийся скучным человеком, уроженец Сибири, коренной чалдон Шерстобитов, заряжающий из орудийной башни Дейниченко, сшивший себе самые знатные на флоте штаны. Ширина клешей, которые он носил, составляла ни много ни мало шестьдесят сантиметров; чтобы клеши не задирались, не вели себя, как дамская юбка, Дейниченко к низу штанов прикрепил железные гайки, и штаны вели себя при ходьбе как надо — висели покорно и при каждом шаге звонко щёлкали о деревянный тротуар…

Были в группе ещё кое-какие интересные личности, но боцман, не будучи знакомым с ними, не знал, выдающиеся они или нет, следует вести себя с ними повежливее либо гавкать трубно, как он привык это делать на полубаке, — в общем, кто они и что они, ещё только предстояло понять. И это, естественно, Тамаева беспокоило — каждый человек мог оказаться для него сюрпризом.

С другой стороны, желание Соколова, чтобы в боевых группах были только добровольцы, исполнить оказалось непросто — народ не хотел добровольно отправляться в Россию, нужен был нажим, нужно было соблазнять людей деньгами, какой-нибудь собственностью на чужбине, благами, ещё чем-то. Соколову было понятно: люди устали. И он устал, так устал, что плакать хотелось, но этого делать было нельзя, этого только большевики в России и ждали.

Сведя губы в одну жёсткую прямую линию, Соколов застывал в нехорошей думе, взгляд у него тоже делался застывшим, и что он видел в этом невольном онемении, не знал никто.

Прежде чем группа Тамаева ушла в Россию, туда отправился Герман — в помощь Шведову и Таганцеву… Больше, конечно, в помощь Шведову — тот сейчас вообще должен быть взмылен от работы, ему, как военному организатору надо фиксировать все мелочи, чтобы потом в нужный момент выложить их перед боевиками, те в свою очередь достанут из-за пазухи стволы и произведут окончательный расчёт с должниками. А ещё нужно составлять идеологические планы и реализовывать их… И так далее.

Хотя у Шведова и было воинское звание на две ступеньки выше, чем у Германа, Герман считался фигурой более крупной — его принимали эмигранты и в Финляндии, и в Норвегии, и во Франции, все снимали шляпы, а перед Шведовым нет, Шведов таких высот ещё не достиг, этот факт Соколов тоже учитывал…

Герман никогда не выходил на улицу невооружённым, маузером научился владеть, как поэт Александр Пушкин пером — пулями мог на стенке писать стихи, вгоняя их туда, как гвозди, если же отправлялся на задание, то брал с собою два маузера.

Однажды в тёмной небольшой рощице под фортом Инно он устроил сеанс показательной стрельбы. Взял большой кованый гвоздь — специально купил его в магазине строительных материалов, показал присутствующим.

— Господа, предлагаю пари. Если я с пяти выстрелов загоню его в дерево по шляпку, вы выставляете мне ящик шампанского, если не загоню — ящик шампанского выставляю я… Ну как?