Месть смертника. Штрафбат - читать онлайн книгу. Автор: Руслан Сахарчук cтр.№ 57

– Вы в штрафбате, товарищ бывший полковник, – сказал санинструктор, подтверждая догадку Белоконя, – а не у себя в полку. Здесь вы рядовой штрафник. И у вас почти нет шансов вернуться командовать артиллерией туда, где вы не хрен собачий.

Белоконь открыл глаза, но не увидел вокруг ничего, кроме темноты. Поднял голову вверх – звездного неба тоже не было. Всюду была темнота. Где-то стреляли пулеметы, раздавались крики, в окопах поблизости были слышны возня и голоса. Из них Белоконь различал только ближайшие – Попова и Дубинского.

– Братцы, – позвал он, – дайте водички…

Ему показалось, что призыва никто не услышал, но через пару секунд совсем рядом раздался голос Дубинского:

– Бери, чего же ты? Поить тебя, что ли?

– Ничего не вижу, – сказал Белоконь, поднимая руку.

В ладонь ткнулась открытая фляга. Он долго пил, потом вернул ее в темноту.

– Спасибо, товарищ Дубинский.

– Не за что. Ты, я смотрю, какой-то совсем неживой… Из саперов или из нашего штрафного брата? Весь в земле… Да и крови на тебе порядочно. Ранен?

– Штрафник я, – сказал Белоконь. – Не ранен, все в порядке.

– Ну, смотри. Зови, если что. Мы тут рядом сидим. Вон даже санинструктор. Хреновый, конечно, но уж какой есть. Поможет, если что.

– Не надо мне его помощи.

Белоконь хотел спросить Дубинского, за что его отправили в штрафбат, но им вдруг овладела апатия. Отправили и отправили. За что-то. Мало ли, взболтнул что лишнее, кто-то донес. Здесь это уже не важно. Дубинский его не узнал – и ладно. Близко знакомы не были. Как и с Поповым. Это хорошо, ему сейчас не до знакомых.

Что ж, он снова среди штрафников. В третий раз. Сколько веревочке ни виться… Утром атака. Интересно, это как-то связано с тем, что истекли двое суток, за которые смертники должны были устранить генерала Штумпфельда? А, неважно. Но они ведь смогли, устранили… прикладом по черепу. Какая человек все-таки мерзость.

Утром – в атаку. Опять в атаку. Сколько можно. Какая гадость это утро. Если бы всегда была ночь – вот такая же беспросветная, как сейчас, – люди бы вообще не воевали. Потому что никогда бы не наступило утро атаки.

Что теперь делать? Искать особистов, докладывать о своей миссии, чтоб его передали Никольскому… Они-то передадут. А Роман Федорович прикажет: пулю в затылок, тело скормить свиньям. Потому что Белоконя уже нет. Он существовал только на период задания. Смирнов хотел что-то кому-то доказать, когда они выйдут к своим, но и у него вряд ли получилось бы.

Даже если не считать старых провинностей, которые Белоконь смыл кровью немецкого графа, на нем еще и потеря всей группы и два дезертира. За это по головке не погладят. За это в нее выстрелят. И все дела. И неизвестно еще, останется ли тогда в силе обещание особистского генерала о его посмертной реабилитации.

А ведь это главное. Главное, чтобы у Люси был пропавший на войне муж-герой с орденами, чтобы дети не боялись сказать, кем был их папка. Чтобы они выжили в голодной эвакуации, вернулись в Киев и чтобы росли спокойно, не как родственники врага народа. Еще не хватало им жить с печатью на лбу: отец был законченной штрафной мразью, предателем родины…

Значит что? Значит, завтра – вперед вместе с остальными штрафниками. В последний раз искупить кровью свою глупую жизнь…

Не такая уж она и глупая. В ней был яркий, совершенно ни с чем не сравнимый свет – неделя с Ритой…

Белоконь зажмурился и почувствовал, как по его щекам текут крупные слезы. Он ведь старался о ней не думать. О ней и о том, что с ней случилось из-за него. Пытался отстраниться от произошедшего – еще тогда, в госпитале, – чтобы оно не разорвало ему сердце, чтобы он не свихнулся от своей вины. Но теперь можно. Теперь все можно. Теперь лишь это и осталось. Потому что утром – в атаку.

Он тихо рыдал на своем ящике, не реагируя на звуки внешнего мира. Он был один в своей темноте – штрафник Белоконь и его память. Потом незаметно для себя он уснул – крепко и без сновидений.

* * *

Его разбудил грохот артподготовки. Было уже светло, замерзшие за ночь штрафники разогревались, оживленно снуя по траншеям. Они залезали на ящики и высовывали головы над бруствером, обсуждали работу пушек и готовность немцев к атаке. Дубинского и Попова не было, и Белоконь даже решил, что они ему приснились. Воды ему мог дать кто угодно. И вести между собой разговор, из которого Белоконь узнал, что попал в окопы штрафбата, тоже могли совершенно любые солдаты.

А еще выяснилось, что они оставили рядом с ним небольшую фляжку с водой, отдающей болотом.

Белоконь не становился в очередь за спиртом. Все, что ему было нужно, – патроны к «папаше» и клозет. Первое он нашел на той же огневой точке, где спал. Здесь был открытый ящик со стандартными семимиллиметровыми патронами, годными как для винтовки, так и для ППШ. Белоконь наполнил барабан и пошел искать нужник. И нашел его в таком же ответвлении – там разве что не было пулемета и ящиков.

Вскоре артиллерия умолкла.

Белоконь пристроился в хвосте одного из взводов и вместе со штрафниками выбрался из окопа, когда прозвучал вопль к атаке.

…Дым, крики, непрекращающиеся взрывы и стрельба – эта атака штрафбата для Белоконя ничем не отличалась от предыдущих. Она была их продолжением, тем же залитым кровью пространством, на которое он уже дважды выходил со штрафной пехотой. Как и все, он несся и стрелял, орал, не слыша своего голоса, спотыкался и оскальзывался на изувеченных телах, падал, поднимался, бежал… Он потерял чувство направления и забыл о какой бы то ни было цели. Дымное поле стало казаться бесконечным, никуда не ведущим, совершенно самодостаточным. В какой-то момент он заметил, что многие штрафники бегут уже не с ним, а на него – при этом никто не прекращал стрелять. И Белоконь тоже не прекращает – в горячке он наверняка кого-то посек по ошибке. Его не задели. Он был заговоренным штрафником – таким же бессмертным, как разведчик Смирнов. Но штрафником. Он развернулся и побежал вместе с остальными, но в очередной раз запнулся о мертвеца и рухнул, потеряв из виду тех, с кем собирался мчаться вперед. Те хоть знали, в какую сторону нужно было бежать.

Когда Белоконь поднимался, его внимание привлекла фигура, склонившаяся над умирающими солдатами. Вернее, сначала даже не фигура, а большая сумка с крестом – знакомый атрибут медика. Девушка-санинструктор – а это определенно была девушка – пыталась поднять и взвалить на себя какого-то стонущего солдата. Он все время падал, но девушка не оставляла попыток. Белоконь подобрался ближе и увидел, что живот раненого в таком жутком состоянии, что куда-то переносить его теперь не только бесполезно, но и жестоко. Когда санинструктор собралась с силами и едва не приступила к телу в очередной раз, Белоконь выстрелил бедняге в голову.

На девушку это не произвело особого впечатления. Белоконю даже показалось, что он услышал вздох облегчения, чего не могло быть, поскольку вокруг стоял невообразимый шум захлебывавшейся кровью атаки.