КОГИз. Записки на полях эпохи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рябов cтр.№ 81

– Хочешь, я разденусь?

Генка встал, крепко-крепко прижал к себе свою Леточку и так же шепотом почти скороговоркой зашептал:

– Нет, Леточка, я этого не хочу, я этого боюсь. Я знаю, что я тебя сейчас обижаю, а может быть, даже оскорбляю, но мне этого не надо. Ты ведь это сейчас делаешь потому, что тебе плохо. Ты думаешь, что так сумеешь отомстить Саенко. Еще ты думаешь, что я тоже хочу ему отомстить. Только это все неправильно. Я не хочу и не могу разрушить тот идеал, которым пророс насквозь. Как бы это парадоксально ни звучало, но ты – моя первая женщина. Ты – первая, потому что благодаря тебе я научился подавать даме руку, дарить цветы, волноваться, писать стихи и мечтать. Ты – первая, о ком я подумал, что она станет матерью. Безотносительно к себе. Ты – первая, кто заставил меня понять, что мир делится на две половины и что я никогда не сумею совершить то, к чему предназначены вы. Прости меня! Я сейчас эгоистичен, как голодная свинья, и единственное мое желание на сегодня – чтобы ты не разрушила во мне себя! Я знаю, что ты меня не понимаешь, да и не стремлюсь к этому. Прости!

– Какая же я дура, Генка.

– Нет, ты не дура, ты – правильная! Просто я живу воспоминаниями. Прости, но я должен уйти. Прямо сейчас.

На улице снова моросил дождь. Уже холодный и осенний. Генка застегнул на молнию свою болоньевую куртку, напялил капюшон и, засунув руки в карманы, понял, что там лежит маленькая чудесная книжечка, которая негаданно досталась ему на память о первой любви.

Это была «Риторика» Ломоносова 1748 года издания.

Генка сидел среди зарослей конопли на холодном обломке бетонной плиты, которую с годами понемногу начала засасывать жирная земля, он сидел на краю Ковалихинского оврага и пытался вспомнить свое имя. На той стороне оврага, за дорогой стоял его дом. Дом было видно не весь – краешек, угол. Но этот угол напоминал, что надо идти, что его там ждут, а по правде: никто и не ждет.

Внизу, по дну оврага, проходила дорога, по ней изредка пробегали почти игрушечные машинки. Была видна спортивная площадка, где пацаны бились в футбол, одинокие прохожие, семенящие по тротуару. При желании можно было разглядывать одиноких прохожих. Но Генка не мог зафиксировать свое внимание на всех этих моментах: в голове поломался фиксатор. И очень волновало Генку сейчас одно обстоятельство: он почему-то не мог вспомнить свое имя.

Генка приехал в командировку в Москву в понедельник. Его встречал министерский «рафик», на котором он сразу же отправился на какую-то газпромовскую охотничью базу, далеко за городом. Там его уже ждали два молодых сорокалетних круглорожих полковника из министерства обороны. Генка сейчас попытался вспомнить имена полковников, но не получилось. Ну, и бог с ними.

И всего-то делов у него в Москве было: подписать разрешение на проведение геологических изыскательских работ на одном совершенно пустом участке земли, от которого по карте на сто верст ни одного населенного пункта. Но в том-то и дело, что в стране, оказывается, кроме лесных угодий и земель сельхозназначения существуют тысячи, сотни тысяч, если не миллионы, гектаров свободных земель стратегического назначения. Кто и когда будет строить на них танковые полигоны, ракетные шахты или запасные аэродромы – неизвестно, но на этих землях без разрешения министерства обороны ничего делать нельзя.

На базе сначала пили водку и ели уху, потом пили коньяк и подписывали разрешение. Дальше: пили водку, парились в бане, пили баночное пиво, водку и коньяк. Чуть-чуть подремали, искупались в холодной речке, похмелились, ели шашлык, запивали пивом и водкой. Полковники не пьянели и все время хохотали, слушая анекдоты, которые рассказывал Генка. Обслуживали компанию два егеря, работавшие на загляденье: все у них было!

После шашлыков разъехались: полковники на работу в министерство обороны, Генка – в Щелково, на базу ОРСа получать оборудование и комплектующие для изыскательского отдела. Перед отъездом полковникам и Генке егеря выдали сухие пайки: в пакетах, аккуратно упакованные, лежали по две бутылки водки и по две бутылки коньяку.

В Щелкове изыскательская «шишига» с водителем уже ждала Генку. Он отдал документы и накладные на склад и, пока машина грузилась, успел выпить литр «столичной» с начальником базы и каким-то его местным другом. Закусывали пирожками с капустой. Одну бутылку коньяку Генка из своего сухого пайка оставил в подарок заведующему складом. Быстро как-то все получилось: только и успел, что поболтать с двумя туркменами, которым пилить аж до Ашхабада. Генка подивился: они от Оренбурга шпарят степью почти три тысячи верст по звездам без дороги, без компаса. Степь для них – да-да, та самая «великая степь» – как дом родной. Как и триста лет назад, как и шестьсот, когда их предки на легких скакунах… В степи они как птицы – направление «к дому» знают. Срезают две тысячи верст, экономят почти тонну бензина, а тонна бензина это – деньги.

И имена туркменов тоже не вспоминались. Почему-то туркмены были похожи на полковников с охотничьей базы. Может, полковники тоже туркмены? Ну, да и бог с ними со всеми. Генка попробовал вспомнить, когда его день рождения, и не получилось. То ли в июле, то ли в марте. Нет: в марте у жены. В мае? Нет: в мае у отца. Ну и наплевать.

В ОРСе повезло: завскладом подсадил его в «запорожец», к какому-то своему приятелю, Генка подремал, очнувшись только в столице, прямо у нужной ему станции метро.

В Староконюшенный переулок возле Арбата, где у Генки жил приятель – московский писатель Юра (вот его имя помнил!), Генка добрался чуть ли не в полночь. Жил писатель с женой-ум-ницей и тремя очаровательными дочками. Как их зовут – хоть убей, сейчас никакие женские имена в голову не лезли.

Встретили Генку в Староконюшенном от чистого сердца, радостно: в доме любили гостей, новости и сплетни. И, хотя бутылку коньяку, которая заблудилась в объемистом его портфеле после утренней операции, хозяйка и не одобрила, на стол ее все же выставили к чаю с лимоном, сыром и какими-то копчеными рыбками.

Вот дальше и помнилось почему-то все смутно. Проснулся Генка в соседней с хозяйской квартире, которую он хорошо знал: в ней никто постоянно не жил, и его друзья как-то хитро умудрялись использовать ее для собственных нужд, размещая тут на ночь своих многочисленных приятелей и гостей.

Ночевал он, оказывается, комфортно: на полу, на надувном матрасе, на свежей белоснежной простыне, в трусах и майке, под байковым одеялом. Осмотрелся: за столом сидел и работал, в смысле писал, огромный лохматый мужик. Генка сразу узнал его. Это был единственный стоящий поэт (по мнению Генки) из современных – Глеб Як. Лауреат, орденоносец и вообще народная легенда: ведь не каждого страна начинает петь, забывая про авторство. «Когда фонарики качаются ночные»!