Тайна президентского дворца - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Беляев cтр.№ 32

Сережа Коломеец, преодолевая пространство от БМП, с разгону шлепнулся у ног Плюснина, вскочил, ловко примостился и ударил с колена по второму этажу. Осколком у него пробьет бронежилет, он это не сразу заметит и с оккупированного пятачка под козырьком, как и все, будет рваться в залы дворца и сокрушаться, что вначале, с первого захода, никак не удавалось добиться успеха. Боковым зрением увидит, как припали к стенам Емышев с Романовым. И еще несколько бойцов: Семенов, Карпухин, Берлев, Голов. Приободрятся, когда высыпет народ из подошедших бэтээров Турсункулова.

Валерий Емышев будет тяжело ранен, члены его группы старший лейтенант Сергей Кувылин и Геннадий Кузнецов тоже ранены, но полегче. Полковник Геннадий Бояринов и старший лейтенант Андрей Якушев убиты. Вот такая приключится беда-незадача с десантом их машины.

Сергей Кувылин не добежит до группы у двери, отвернет от огня и станет свидетелем печальной правды для семьи Геннадия Васильевича Зудина:

— Смотрю, Зудин, или, как мы его звали между собой, Егорыч, побежал и залег у какого-то постамента. С ним еще кто-то. Огонь открыли. Я перебежкой и к ним, рядышком. Упал и воюю — вначале по подсказке Зудина, а потом и сам определился в целях. Лежим, стреляем, подбадриваем друг друга. Тут граната падает между нами, рвется — и Егорыч за лицо схватился, а из-под пальцев кровь течет, густая, как кисель. Он головой ткнулся и затих. Меня как стеганет по лицу осколками. Приподнялся и поскакал на одной ноге к центральному входу. И что за наваждение: голос прапорщика Кучкарова, нашего командира машины: «Держитесь за меня — нам тоже приказано во дворец».

Вокруг был шквал огня. Все горело и искрилось, будто варила-месила гигантская электросварка! И у них, атакующих, уже открытая боль: оповестили о погибших — убит переводчик Андрей Якушев. В вестибюле лежал Валерий Емышев с измочаленной кистью руки. Сергею Коломейцу обожгло грудь, сильно ударило, и его прислонили в уголок. Он послушно сполз вдоль стены и затих на время. Хорошо, появились Яша Семенов и его бойцы — Рязанцев, раненный в бедро, Быковский и Поддубный. Объединились с группой Карпухина. Рассредоточились метрах в десяти друг от друга, обнялись, попрощались и — вперед, на «ура!».

Михаил Романов сбивал в кучу малую штурмовую группу, готовясь ко второму заходу во дворец. Здесь в аккурат и рвануло. Ударной волной Мишу кинуло на БМП, шарахнуло об нее головой. Из ушей и носа пошла кровь. Миша почувствовал ее солоноватый привкус на губах. Плохо стал слышать, в ушах — сплошной гул. На какое-то время даже сознание потерял. Очнулся — взрывы, выстрелы, канонада, самый разгар боя.

Штурм для него закончился на первом этаже, куда он все-таки на честном слове, поддерживаемый при преодолении препятствий товарищами, но все же доволочился до коридоров власти в убранстве не виданной доселе роскоши. Восхитился не сразу — сказались последствия контузии, и командир «Грома», майор Романов, прислоненный подчиненными к какой-то тумбе, поник головой, сохраняя при этом присутствие духа и ясность мысли. А оглядевшись как следует, переведя дух, совладав с чувствами преждевременного расставания с грешной землей, успокоил себя — дескать, живы и еще поживем. И, попав в эту оптимистическую струю, воодушевился в непреодолимом желании еще порадеть за свою фирму. Произойдет все это, правда, несколько позже, когда Михаил Михайлович основательно оклемается и окончательно настроится на боевой лад.

Руководство группами он никому не передал, да если бы и хотел и знал, как это делается во время скоротечного боя, ничего путного у него из этого не получилось бы. Бойцы пребывали в полном смятении от недоброжелательной встречи, организованной им аминовскими защитниками. Не готов был к такому их упрямому отпору и Романов. Он удивлялся себе и афганцам, которые дико артачатся, настырны в активном сопротивлении и никак не хотят достойно умереть от пули советского чекиста. Вот такой получился расклад. И самим умирать не очень-то хотелось, и противника надо было сокрушить. Бойцы замешкались, ждали друг от друга команд и распоряжений, затоптались на месте. Испугались первым потерям своих боевых товарищей и в стадном порыве, пересиливая себя, действуя безотчетно и интуитивно, ломились в одном лишь направлении — к телесам Амина. Без смерти которого, как казалось, нет им возврата, и вытанцовывался тот случай, когда лучше самим погибнуть, чем потом тебя казнят на плахе позора.

Амин не успел передать сыновьям право на престол, Романов не успел передать бойцам командование…

Уже после боя, ночью, Михаилу Романову стало совсем худо. От удара посыпались камни из почек. Положили его на носилки — и в посольство. Из кошмара — на белое полотно постели, и — спать. И забылся боец во сне, в незнании, без воспоминаний. Без памяти и правды, как мороз по коже…

Когда они ворвались во дворец и появились потери, пришло озверелое неистовство — безжалостно «валить» всех. Без оправдания шедших в атаку отдаленно разгадываю остервенение бойцов: из тридцати «зенитовцев» и двадцати двух спецназовцев «Грома» в Тадж-Бек удалось прорваться не более чем двадцати пяти бойцам, многие из которых были ранены. Причем в первые пять минут. Этих сил было явно недостаточно, чтобы уничтожить президента Амина. Лучше других это понял Геннадий Иванович Бояринов, единственный из участников тех событий, прошедший Великую Отечественную и суровую школу боевого мастерства в послевоенные годы. По словам Александра Иващенко, находившегося во время боя рядом с ним, когда бойцы ворвались во дворец и встретили упорное сопротивление, то поняли, что кучкой отчаянных мужиков им задачу не выполнить. Григорий Иванович в нарушение собственного приказа — из дворца до окончания операции не выходить, — будучи раненным и легко контуженным, выскочил из парадного подъезда и стал призывать бойцов «мусульманского» батальона прийти на помощь. В этот момент его и настигла шальная пуля — так это, по крайней мере, звучит в пересказах сослуживцев. Существует и такая версия: полковник Бояринов выбежал на улицу за помощью, но тут же упал замертво, попав под огонь своих же зениток. Я говорю о версии, которая имеет право на существование, потому что годами повторяется чекистами, и они с ней сжились. Так чего печалить людей, и здесь претендующих если не на истину в последней инстанции, то стоящих горой за правду, ведомую только им одним?

Повторюсь: не оправдывая остервенелость бойца, только что впервые повидавшего смерть, пережившего, может быть, свой первый бой, еще можно понять. Но генерала, отправившего на заклание мирных людей, ни понять не могу, ни простить. Полагаю, нельзя!

Чекистам была дана четкая и чеканная команда: «Пленных не брать, свидетелей не оставлять, никто не должен остаться в живых». Приказ не брать пленных, понятно, означал — убить всех, включая охрану, прислугу, родственников. И опять же, товарищ генерал КГБ, а своих-то чего было «косить» почем зря? Прятавшихся по углам дворца, под кроватями и в шифоньерах — сотрудников ваших, кэгэбистов, из охраны Амина? Они, судя по отданному приказу, тоже должны были погибнуть (и некоторые, похоже, все-таки погибли).

Время, как известно, — целитель. И когда угасает боль, приглушаются и терзания по некогда содеянному, чему-то нехорошему, изнуряющему душу. Но со временем размывается и правда, и вот уже бойцы совсем иначе вспоминают минувшие дни. Они, дескать, вопреки изуверскому (так-таки признаем) приказу отказались стрелять в женщин и детей… Но кто-то все-таки в них стрелял, и поубивал детей — мальчиков, и поранил выстрелами в упор детей — девочек.