Мусульманский батальон - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Беляев

Солдату и офицеру «мусульманского батальона» — помни себя!..

Теперь нам кажется, что об афганской войне мы знаем все или почти все.

Да, афганская война — это наша биография. Биография страны. И какая бы она ни была — героическая, кровавая, позорная, — такой теперь останется навсегда.

Война более многозначна, чем мир.

Для одних это подвиг, мужество, героизм, для других — позор, кровь, смерть тысяч ни в чем не повинных людей.

Будем же правдивы перед собой и историей, не станем смешивать святое и грешное, низменное и высокое.

Всего хватало на этой войне…

(Из прочитанного)

Май семьдесят девятого. Весна, а в Туркестане жара уже полностью вошла в свои права — в тени за двадцать пять. Чертыхаясь, мотаюсь с утра до ночи в суетных, утомительных, надоедливых служебных хлопотах, по делам газетным. Без привычки к солнцепеку как-то не очень до созидания. «И отрываюсь, полный муки, от музы, ласковой ко мне», — вроде бы Баратынский, но мало утешения от строк его прекрасных. Однако миновать Чирчик и 15-ю отдельную бригаду специального назначения было бы грешно — дружба обязывала. Кроме того, соскучился по прекрасным ребятам, с которыми провел детство без детства в стенах суворовского училища, а позже и в курсантской юности бузили.

1

С Сережей Груздевым, красивым ветреным малым, нисколько не изменившимся за те годы, что мы не виделись, встретились как-то не так. Желая сделать сюрприз, я дежурному офицеру не назвался, попросил вызвать «товарища подполковника». А когда он появился, мы встретились глазами, молча ступили навстречу друг другу, крепко обнялись и замерли.

— Пошли, Эд! — Это мне. — Пропустить! — Это дежурному. — Чай и водку. — Поджидавшему верзиле прапорщику. И больше ни единого слова до того момента, пока мы не переступили порог его кабинета.

— Сережка, я рад… — начал я очень искренне.

— Я тоже, — перебил меня подполковник бригады спецназа.

…Мы пили водку без чая и вспоминали, вспоминали, перебивая друг друга без всяких извинений. Сергей машинально достал из ящика стола два шарика для пинг-понга и закуролесил ими в пальцах.

— Помилуй бог, Сережка, неужто не забываешь? — непритворно обрадовался я, охваченный теплом, пришедшим вдруг издалека.

— Балуюсь иногда, даже концерты даю по праздникам.

Мы когда-то участвовали в художественной самодеятельности. Сергей очень профессионально работал с фокусами, я же по-дилетантски подражал Борису Брунову, популярному конферансье, и читал-выкрикивал политсатиру: «К нам в восемнадцатом году приехал мистер Зэд, он стряпал прямо на ходу статьи для всех газет. Он призван был любой ценой, не ведая стыда, порочить наш советский строй — республику труда…» Этот «идеологический онанизм» должен был повысить классовую убежденность будущих защитников родины, воспитать в них непримиримую ненависть к врагам социализма и крепить боеспособность как отдельно взятой личности, так и армии в целом. От такого словоблудия не мог «родиться ребенок», но его с надеждой и упрямо вынашивали, лелеяли, пестовали и — декламировали. С надсадным надрывом и старательно, до скупой похвалы замполита. Нам тогда было по восемнадцать лет, и что мы могли понимать? Даже если и подозревали…

Ближе к вечеру подтянулись свободные от службы офицеры, и мы во главе с начальником штаба Толей Стекольниковым убыли в «известном направлении». Поели-попили, поголосили вразнобой разудалые, с грустью пополам, песни (Стекольников прекрасно играет на баяне, к тому же обладает рокотно-бархатистым баритоном), и мы с Сергеем отправились ночевать к нему домой. Конечно, сразу не улеглись и долго еще разговаривали. Сережа сказал, что прошел собеседование и месяца через два отчаливает к казахам под Алма-Ату, в городишко Капчагай, что на Или-реке, «коноводить» 22-й отдельной бригадой специального назначения.

— Стало быть, настроение у тебя чемоданное, Сережа?

— Не скажи. Здесь такое заваривается — дух некогда перевести.

Тогда-то, в мае, я впервые услышал о формировании странного спецбатальона, в последующем упрощенно названного «мусульманским», и его предполагаемой задаче — передислоцироваться в «страну, где неспокойно» («Смекай», — подмигнул мне Груздев), и принять на себя некие охранные обязанности по «защите тела» здешнего лидера.

— Сергей, либо ты валяешь дурака, либо дурака валяют с вами. На кой ляд спецназу ГРУ взваливать на себя не свойственные ему полицейские функции полевой жандармерии.

— Не кипятись… Ясно, что не будем сторожевать. А что и как, прояснится со временем. От этих недомолвок, ужимковатой игры в молчанку, как в пионерской «Зарнице», смех разбирает. Каждый день и час куда-то условно наступаем, атакуем хрен знает кого, рыпаемся в никуда. И все это медленно, но неотвратимо, как землетрясение, любовь или понос — когда знаешь, что это пришло, но не знаешь, как долго оно будет длиться. Сейчас от другого голова пухнет: где их, мусульман — таково требование, — набрать под это дело? Во всех спецназах нет ни одного туркмена, узбека, казаха, таджика, киргиза. Думали, у десантников понащипываем, но начальник управления категорически против заимствования джигитов у Сухорукова (командующего ВДВ). С улицы не наберешь и в аулах не отловишь. Черт знает, как быть. Пару офицеров с трудом нашли, и — пока все. Знаешь, тут Колесник припожаловал, предстал пред наши очи и всем этим заправляет. С группой товарищей, как и положено, во всеоружии планов и идей. Ни черта толком не говорит, зато напирает слегка, стращает несильно и крепко бушует…

— Постой, постой, а он-то при чем и откуда здесь? Его спецназовский надел ведь в костромских лесах, и там надлежало бдеть бы, чтобы его «сусанины» в чащобах не блуждали.

— А вот явился — не запылился. Да будет тебе известно: досточтимый Василь Василич переведен в главное управление — это раз. И два — он как раз и есть тот самый главный «замутитель треклятой чудаковатости». Да завтра увидишься с ним, он будет на прыжках, вот и попробуй все выяснить.

Утром прыжки состоялись, как и наша встреча с Василием Колесником. Он — полковник, старший офицер Пятого управления ГРУ — «направленец на Среднюю Азию», курировал две бригады: 15-ю (Чирчик, Туркестанский) и 22-ю (Капчагай, Среднеазиатский военный округ) — мало изменился за два года. Мы не были близкими друзьями, даже приятелями. Виделись раза три-четыре при всяких неофициальных обстоятельствах. Как-то раз, правда, накрепко памятных. В 1975 году праздновали 30-летие Победы в Великой Отечественной войне. Я набирался впечатлений в Москве около Большого театра, где традиционно собирались ветераны 38-й армии, из которой я родом, — так всегда утверждал мой отец, и ему нежно вторила моя мама. Тогда он еще был жив, и мы стояли вместе с ним на площади — торжественные, взволнованные и трезвые. И надо же — из людской толчеи, из гомона и шума городского появился статный полковник с пышными усами: с гордой статью, взволнованный и, простите, слегка подшофе.