Я дрался в штрафбате. "Искупить кровью!" - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин, Григорий Койфман cтр.№ 61

Итак, нас вывели в тыл. Надо отметить, что нашу отдельную штрафную роту выводили только в район штаба армии, потому что вся документация носила секретный характер, и ротные тылы стояли только при армейском штабе. Начали переформировку в составе армейского запасного полка 3-й армии. Питание стало ощутимее хуже, чем на передовой. К счастью, хотя по штатному расписанию у нас было семь лошадей, мы всегда держали коней сверх штата и пускали дополнительный тягловый состав или на котлеты, или меняли на водку у населения. Ее, конечно, зимой каждый день давали, но в тылу сто граммов фронтовых не полагалось, так что его добывали у населения. В общем, голодными штрафники не были.

На формировке мы недолго пробыли, назначили нового командира роты, из сибиряков, имени и фамилии его уже не помню, и нам вскоре сообщили, что в город Волковыск должны прибыть эшелоны со штрафниками из тюрем. Их под конвоем привезли в закрытых вагонах. Мы отпустили сопровождающих и стали принимать пополнение. Вместо того чтобы охранять их, наоборот, тут же выдавали в руки оружие. От такого отношения некоторые штрафники не выдерживали и плакали — их привезли с конвоем, мы расписались в путевом листе, то есть взяли на себя персональную ответственность, но вместо того, чтобы, как говорится, угрозами какими-то сыпать, наоборот, кормили ребят из своих походных кухонь и давали в руки оружие. Боевому товарищу нужно доверять на фронте, иначе дела в бою не выйдет.

Дальше прошло много сражений, особенно сильные бои произошли в марте 1944 года под Рогачевом, немцы смогли отбросить нас за реку Друть, после чего линия фронта стабилизировалась. Несколько штрафников попали к врагу в плен и, по всей видимости, распустили языки, так что враг знал по имени и отчеству каждого из офицеров 275-й отдельной штрафной роты. До 1944 года немцы против нас всегда стояли сами, а тут расположили власовцев. Те каждый день кричали наши имена и сыпали угрозами. Но на нас, штрафников, это не действовало. Опаснее было другое — в мае 1944 года мы почувствовали, что надвигается большое наступление, а враг успел за месяцы затишья сильно укрепить свою оборону, а ведь прорывать-то ее нам, штрафникам, больше некому. Полковая, дивизионная и даже армейская разведка пыталась пробиться в тыл противнику, но никто так и не смог взять «языка», да еще к маю начался разлив реки, в общем, до немцев добраться стало практически нереально. Тем более немцы находились в гораздо более выгодном положении, чем мы, ведь у нас позиции в низине располагались, окопы залила болотистая и тухлая вода, а у власовцев и немцев траншеи были вырыты на удобном высоком месте.

Мы же установили временное негласное перемирие с противником. В чем оно заключалось? Несмотря на затишье на фронте, время от времени случались артиллерийские перестрелки. И когда снаряды падали в воду, то взрывом глушило рыбу. Если снаряд попадал ближе к нашей стороне, мы собираем улов и немцы не стреляли. Мы отвечали такой же любезностью в знак благодарности — если у их берега снаряд разорвался, по неписаному закону мы также ничего не предпринимаем. И все шло хорошо, но в один из летних июньских дней, на дворе погодка стояла хорошая, немцы с гармошкой на высоком берегу начали танцевать и плясать, и тут на передовую пришел командир роты. Он подвыпил где-то с друзьями, а теперь видит на том берегу пляшущих немцев. Что у него заиграло, я не знаю, но у нас стояло девять ручных пулеметов наготове, и ротный приказал: «А ну-ка, дайте по танцующим!» Мы открыли огонь, и все, с этих пор дружба пошла врозь, никуда немцы нас не пускают, и мы их тоже, чуть что, обстреливаем.

А дальше стало понятно, что давно ожидаемое наступление вскоре неминуемо начнется. Но результативной разведки не получается, тогда мой штрафник из китайского посольства, он с последним пополнением прибыл, подошел ко мне и заявляет: «Если вдруг в разведку набирать будут или еще что-то, то я заранее согласен пойти за «языком». Дело в том, что армейцы в безвыходном положении обычно обращались к штрафникам. И действительно, на сей раз также попросили нашу штрафную роту. В группу по захвату «языка» от моего взвода пошел этот «китаист», как мы его называли. На понтоне небольшой отряд вместе с приданной им радисткой переправился на тот берег и захватил в плен ценного «языка» — немецкого офицера. Причем, когда его опутывали веревкой, мой боец вставлял ему в рот кляп, и враг очень больно цапнул его за палец. Когда ребята пошли обратно к понтону, немцы обнаружили свою пропажу и вскрыли их, после чего открыли по штрафникам настолько ураганный огонь, что ребята были вынуждены в воду окунаться, а она ночью зверски холодная. Радистке же, открывшей рот от взрыва мины неподалеку, язык оторвало. В итоге все-таки доставили «языка» к нам в траншею. Приходит он ко мне, уже старшему лейтенанту, мой «китаист», и все докладывает. Рапортует: «Товарищ старший лейтенант, ваше задание выполнено!» И заплакал. А почему заплакал — у него был палец перевязан, немец так сильно укусил его, что до сих пор было очень больно.

После успешной разведки приезжает к нам генерал, командующий 35-м стрелковым корпусом 3-й армии. К нам обычно даже фронтовые артисты не приезжали, не то что старшие офицеры, на сей раз сам командующий корпусом, высокий и стройный командир, бывший десантник. Выстроили всю штрафную роту, 350 бойцов, четыре взвода, у каждого стоит взводный. Тишина такая, что кошмар. Командующий выступил, рассказал нам, что наша 275-я отдельная штрафная рота должна прорвать долговременную оборону противника, подготовленную с марта. Сколько немцы там всего наставили и на какую глубину, один бог знает! В заключение речи генерал заявляет: «Ну вот, от успешности вашей атаки зависит ввод всего моего корпуса в прорыв. Поэтому остановиться нужно только на высоте». Но в целом он нас обнадежил, рассказал о том, что наступление будут поддерживать мощные силы авиации и артиллерии. «Катюш» будет столько, что мы такого количества никогда не видели. Дальше стандартный вопрос личному составу, у кого какие будут пожелания. Тогда один штрафник выходит, морда здоровенная, бандитская, при разговоре он немножко шепелявил. Обращается к генералу: «Разрешите перед атакой по пол-литра на рыло!» Тишина, все ждут, что командующий ответит. Не успел тот хоть что-то сказать, как наш спрашивавший добавил: «Притом с белой головкой!» Дело в том, что на стандартной водке пробка была, по-моему, сургучная, а на столичной — белая, то есть белая головка доказывала качество, более высокий сорт. Генерал пообещал, что будет нам водка. Правда, не сказал, что по пол-литра на рыло. Что уж говорить, все обрадовались.

И действительно, завезли нам эту водку. Но люди не столько пили, сколько писа́ли. Знаете, когда длительное время на фронте находишься, у человека вырабатывается внутреннее чувство, что в следующем бою его или убьет, или ранит. Так что многие стали писать письма и просили меня, мол, товарищ командир, если что, передайте туда-то. Успокаивал штрафников как мог. Ну что же, ночью вывели нас на берег реки Друть, и стали мы ждать начала артподготовки. Началась операция «Багратион».

Сработала артиллерия, под конец били «катюши». Я насчитал одних только реактивных установок шестьдесят штук. Да еще авиация проутюжила немецкие окопы. После того как все затихло, мы быстро форсировали реку и ворвались в первую линию траншей. Там почти все сгорело и было перерыто, я вижу, как неподалеку немец сидит, автомат у него на груди, с вытаращенными глазами сам, так что в первой линии никакого сопротивления не было. А вот потом много наших погибло, ведь там было всего шесть рядов окопов обороны, и вот к следующей траншее вели заминированные поля. В основном наши штрафники там подрывались, приходилось идти по трупам своих же людей. Ты видишь тело своего боевого товарища, но идешь прямо по нему, ведь некуда деваться, со всех сторон тебя окружает смерть. Дальше немцы открыли шквальный огонь из пулеметов. Но мы все равно рвались вперед, хотя ротный и два других командира взвода были ранены, и санитары отнесли их в тыл. Я тоже получил легкое ранение, скользящее на спине, когда ложился под очередной очередью. Но пришлось остаться в строю, командовать-то кому-то надо. Забрались мы на эту проклятую высоту. Остановились там, где и было приказано. Когда поднялись, оказалось, что из 350 человек осталось в строю только 27. Меня за этот бой наградили орденом Боевого Красного Знамени. Вот так воевали штрафники.