Я дрался на Ил-2. Нас называли «смертники» - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 37

Если говорить о вооружении штурмовика, то самыми точными были пушки и пулеметы. РС хороши были только по площадным целям, в танк ими попасть крайне сложно, только если случайно. По точечным целям работали пушками, ВЯ – оружие мощное, запас – 300 на ствол. По танкам самое эффективное – ПТАБ, конечно. Это штука зверская! Несешь их по 128 штук в люках, и вот представь, обнаружена, к примеру, колонна в 10 танков, и шестерка штурмовиков на эту колонну вдоль дороги заходит. Первый идет – последовательно свои четыре люка разгружает, второй, третий, четвертый… пройдет шестерка – смотришь – два-три танка горят, вот тебе и успешный боевой вылет.

И.К. А вас самого сбивали?

Мне самому сбитым побывать не пришлось. Два раза садился на вынужденную, оба раза на свой аэродром. И серьезных ранений, слава богу, не было, броня спасала. Как хороший зонт от дождя. Заходишь в атаку и прямо чувствуешь, как по корпусу долбит, по плоскостям, по стеклу. А хоть бы что! Потом уже прилетишь, будут головой крутить – как это ты с таким ободранным хвостом и дырками в плоскостях и не упал. Один раз 20-миллиметровый зенитный снаряд на излете мне прямо в бронеспинку кабины попал, но не пробил. Контузило меня тогда…

И.К. В каких больших операциях вы еще принимали участие?

Во время Ясско-Кишиневской операции бои были серьезные. Особенно запомнилось одно задание… В районе Тирасполя навели нас на лощину, где находились танки противника. Мы их с воздуха не видим, а командир дивизии – он на станции наведения был – их видит и приказывает: бейте по оврагу, там они, замаскированные. Первый заход делали вслепую. С 1600 метров мы их просто не видели. Пошли вниз, друг за другом, поочередно. Сбросили ПТАБ, и на выходе наконец увидели эти танки. Они были замаскированы, но стояли тесно, и часть бомб все равно попала. Танки загорелись. Ну, мы уже в кругу, и начали. В конце концов там все горело и взрывалось.

И.К. А немцев вам живьем видеть приходилось?

Ну, так вот чтобы в лицо – во время войны один раз видел… «Соседи», истребители, свалили «фоку» прямо над нашим аэродромом, а летчик выпрыгнул. Унтер-офицер, не помню, как звали. А так – видел с воздуха. Самое запоминающееся – это как мы с воздуха видели бегущих немцев. Февраль 1944-го, наши фронт прорвали – и немцы побежали. Степь, снег от края и до края, и все в точках – серые шинели. И техника. Дороги уже конница и танки перехватили, и истребители там висели постоянно, а мы над полем работали. Злые были все, у всех погибшие – друзья, родные. Наложили их тогда – страшно вспомнить. Ходили на низких высотах, пушками, «эрэсами», мелкими бомбами, напалмом, всем подряд. Иногда опускались низко настолько, что винтами головы рубили. Не специально, конечно, но буквально так. После возвращения на аэродром в радиаторе находили куски мяса и обрывки шинелей. А потом уже над этим полем летали – и трупы на сколько взгляд охватит. То реже, то плотнее, кучками, поодиночке. Кого артиллерией накрыло, кого мы расстреляли, кого танки передавили, все там валялись.

И.К. Ленд-лизовскую технику видели на фронте?

Больше слышал. Видел транспортники часто и пару раз бомбардировщики – В-25. О «кобрах» слышал – по соседству были части, но в воздухе не видел ни разу. В Австрии уже, после окончания боевых действий, союзников видел в воздухе.

И.К. Как вам леталось над Балатоном?

Над Балатоном… У-у-у… Я думал уже, они там меня купаться заставят. В открытые бои они не вступали. Истребителей наших в воздухе было много. Они момент ловили, из облаков выскакивали, отрезали от групп крайних и сбивали. Вот так и меня они на возвращении от группы оторвали и давай над озером гонять. Я на бреющем хожу, уклоняюсь, а они сверху пикируют, чтоб на стрелка не нарваться. Спасало шестое чувство. Он справа заходит, я отворачиваю в последний момент, очередь мимо идет. Ведомый его слева атакует – тоже верчусь, но в другую сторону. Но долго так не продержался бы. Повезло. Смотрю, он сверху идет, понимаю, что может впереди меня оказаться, и начинаю скорость сбрасывать. Сбросил совсем, почти до посадочной, лопасти можно уже считать на вращении, и вижу его тень по воде. Понимаю, что выходит он на меня, и скорость прибавляю понемногу. Резко нельзя – карбюратор захлебнется. Постепенно даю газ, и когда он оказался рядом, я довернул. Смотрю – он в прицеле, на гашетки жму – он и взорвался. А ведомый удрал. То ли топливо у него кончалось, то ли решил, что ловить ему нечего, не знаю. Много было моментов, когда было страшно, но Балатон покруче всего остального будет, я тебе скажу. Там я действительно думал, что все, купаться мне в озере…

И.К. В районе Балатона немцы ведь в последнее свое наступление ходили?

Да, так. 6-я танковая армия СС, там они свои танки и оставили. В конце апреля, бои там давно закончились уже, помню, разбирательство смешное было – на дороге колонна тяжелых танков немецких, ее наш полк накрыл и в два вылета остановил. Часть танков сгорела, а остальные обездвижены были, немцы их бросили и разбежались кто куда. И у нас из-за этих «Тигров» с танкистами спор вышел. Они рапорты писали, что это их ребята из засад фланговым огнем колонну пожгли, а мы соответственно свое писали. Ну, доказали, конечно. Судец заступился, комиссию туда привезли, они дырки посмотрели и говорят: да, верно, штурмовики работали. Все дырки – ПТАБ и РС.

И.К. Как складывались отношения с техсоставом и со стрелками?

Техсоставу было тяжелее, чем нам. Работы много, она была очень тяжелая, а обеспечивали их во вторую очередь – весна уже, скажем, грязь, а они по талой воде в валенках шлепают – сапоги на них еще не привезли.

Мы техсостав очень уважали и ценили. Старались помочь чем могли, но все равно им тяжело приходилось, особенно зимой. Поначалу, например, антифриза не было, его только под конец войны стали поставлять. Зимой механикам постоянно приходилось прогревать двигатели, чтобы вода не замерзла. Механик двигатель включал, прогревал, выключал, затем ложился в ложбинку капота и дремал. Как двигатель остывал, он просыпался, вновь его включал, прогревал, и по новой. И так всю ночь… Техсостав к нам тоже с уважением относился. Когда я на фронт пришел, дали мне самолет, и пошел я с техником знакомиться… А он мне и говорит:

– Я в вас, командиров, верю, на вас надеюсь… но вы четвертый уже будете.

Стрелки – разговор отдельный. У меня был стрелком Сазонов – до чего замечательный человек! Мы и после войны с ним долго дружили. У него сбитых больше, чем у меня, – три машины. Имел за подвиги Знамя, Отечественную войну, Красную Звезду… Парень – аккуратист. Пулемет заряжал и готовил всегда сам, техников не пускал. Каждый патрон из ленты вынет, осмотрит, оботрет, обратно вставит, все патроны в ленте подгонит, чтобы не заклинило. В кабине помимо пистолетов постоянно имел два ППШ с дисковыми магазинами – на случай вынужденной посадки за линией фронта, чтоб было чем с немцами разговаривать. Иной раз, если в напряженном вылете патроны к пулемету кончатся, эти автоматы в дело шли. Ракетница тоже была – опять же на случай вынужденной, если свои искать будут, да и немца иногда ею тоже пугали. Вспыхнет у тебя перед машиной такая «дура», тут инстинктивно дернешься, прицел собьешь.