Я дрался на Ил-2. Нас называли «смертники» - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 33

Дальше учиться нам здесь не пришлось. Первокурсникам выдали винтовки с патронами и отправили защищать Чернигов. Нам все говорили, что немцы сбрасывают десанты, но мы, слава богу, никого не встретили. Служба в пехоте продолжалась недолго, осенью училище погрузили в эшелоны и эвакуировали в Ростов. Расположились мы на аэродроме Зеленоград и приступили к полетам. Немного полетали, а когда немцы стали подходить к Ростову, нас собрали и увезли в Туркмению, в Кизыл-Арват. Туда же эвакуировалась еще одна школа на И-16. Нас объединили, и получилась одна большая школа, командиром которой стал полковник Курдюмов. В песках Каракум мы сделали себе землянки. Помню, приходилось все время заботиться о защите от укусов фаланг и скорпионов. Сделали площадку, стали летать. В конце 42-го года я окончил школу на И-16 и через Ташкент был направлен не на фронт, а на Дальний Восток. В УТАПе, в Белоногово, прошел тренировку, затем был направлен в истребительный полк на И-16-х, базировавшийся в Уссурийске. Летали мы там мало – горючего не было. Удавалось только поддерживать технику пилотирования. В основном сидели в кабинах и ждали нападения японцев.

В начале 1943-го нам пригнали Ил-2, и часть летчиков, я в том числе, переучились на этот тип самолетов. Спарок не было, но скажу: кто на И-16 научился летать, тот на любом самолете сможет – очень строгая машина. Помогала ли мне моя истребительная подготовка при освоении и использовании Ил-2 в боях? Да какая у меня была подготовка?! Взлет, посадка, виражи, петли, бочки… Особой боевой подготовки не было, да и налет был мизерный.

А.Д. Как вам Ил-2 после истребителя?

Самолет как самолет, летает и летает. Тяжелый? Да нет, нормальный. Самолет для этой войны был хороший и нужный. Да, он не очень сберегал экипажи, но как оружие – это была отличная машина. Она помогала пехоте, танкам, артиллерии. Да, пикировать он не мог, но за счет работы на малой высоте был очень эффективным. Мы брали 400 кг бомб, редко 600 – не взлетал. Правда, настоящего бомбардировочного прицела у штурмовиков не было, но мне кажется, он им и не был нужен. Для чего он? Там некогда прицеливаться! То же относится и к РС – летели, пугали. Самое точное оружие штурмовика – это пушки. Очень хорошие 23-миллиметровые пушки ВЯ. Приходилось лететь и с 37-миллиметровыми пушками НС-37. Когда из них стреляешь, самолет останавливается – очень сильная отдача. Удовольствия никакого, но мощное, конечно, оружие.

В конце 1943 года собрали эскадрилью и направили на Западный фронт. В Кимрах мы получили двухместные самолеты. Пару раз вылетели на полигон, побомбили цементными бомбами – вот и все боевое применение. Скажу, что в полку нас в бой отправили практически сразу. Позже в перерывах между боями летали на полигон, отрабатывали боевое применение.

С такой подготовкой в начале 1944 года я прибыл на Ленинградский фронт в 15-й Гвардейский штурмовой авиаполк. Из десяти человек, что прибыли вместе со мной в нашу дивизию, в этот полк попал кроме меня еще один парень. Кстати, из этого пополнения в живых остался один я… Нас, новичков, приняли хорошо. Шли бои по снятию блокады Ленинграда, и летчиков в полку оставалось мало. У нас даже самолеты не отобрали, мы так и начали воевать на них.

А.Д. Первый боевой вылет помните?

Первый боевой вылет? Посадили в самолет. Сказали: «Вот твой ведущий. Никуда от него не отрывайся». Полетели, постреляли, бомбы побросали, вернулись… Прежде чем начать соображать, что происходит, я вылетов десять сделал. Всего я выполнил 192 боевых вылета на Ил-2. Много, но хорошо запоминаются только вылеты, связанные со смертельной опасностью, а вылеты, где никого не потеряли и тебя не побили, стираются из памяти…

Например, был такой вылет в районе Истернбурга. Летели на скопление танков. Я шел ведомым, у штурмана полка Васи Емельянова. Наша пара была в роли разведчиков, а за ней, на некотором удалении, шли две шестерки, нагруженные ПТАБами. Мы вышли точно в заданный квадрат, а танков нет – замаскированы. Мы проскочили и увидели их слева, в самый последний момент! Ведущий передал по радио группам и стал разворачиваться для захода. Зенитки открыли огонь, а мы-то – в вираже, подставили под огонь всю проекцию самолета! Васю сразу сбили. Я только увидел, что он пошел вниз. А я потянул за линию фронта. Мой самолет был избит так, что я еле долетел. Стрелок мне дорогу подсказывал, поскольку все приборы в кабине были разбиты… Я говорю – в памяти остаются только самые тяжелые вылеты.

Меня один раз тоже сбили. Под Нарвой. У меня к тому времени уже вылетов шестьдесят-семьдесят было. В этот день мы уже сделали два вылета и под вечер полетели в третий раз четверкой. Повел нас замкомэска Полагушин. Шли без истребительного прикрытия на 1000–1400 метрах, как обычно, правым пеленгом. (В Восточной Пруссии истребительное прикрытие бывало редко; вот на Ленфронте, там Яки всегда прикрывали, а здесь нет.) Я летел последним, поскольку на моем самолете стоял фотоаппарат. Сразу за линией фронта нас встретили истребители. Ведущий был грамотный, сразу стал замыкать круг, но из четырех самолетов замкнуть его как следует мы не могли. Я только увидел, как на меня снизу заходит истребитель. Стрелку кричу: «Да стреляй же ты!», а он… В полк приехала на стажировку группа техников, и ее командир упросил командира нашей эскадрильи Манохина разрешить ему слетать с кем-нибудь из летчиков на задание. Вот ко мне его и посадили. Он – оружейник, боевого опыта нет, растерялся и ни одной очереди не сделал. В общем, здорово меня потрепали. Двигатель встал, самолет планирует, но рулей не слушается. Стрелку обе руки перебило. Я скольжением ушел к земле и как был – с бомбами и ракетами – плюхнулся на болото. Вылез из кабины, смотрю – стрелок весь в крови. Я его вытащил, положил на расстеленный мной парашют, как мог, перевязал. Сказал: «Жди, я приду». И пошел за помощью. Километров пять я прошел по этому болоту, потом по лесу, пока не вышел на дорогу, по которой шли машины. Остановил одну, попросил сидевшего в ней офицера помочь вынести раненого стрелка. Он мне дал ребят, с которыми мы вернулись к сбитой машине. Хорошо еще нашли обратно дорогу! Сделали носилки из парашюта, положили стрелка, вынесли на дорогу; а там на машине нас отправили в госпиталь. Я не был ранен, поэтому, сдав его, выбрался оттуда, поймал попутную машину и поздним вечером добрался до аэродрома. Летчики сидели в столовой и уже собирались меня помянуть, когда я появился в дверях. Они: «А!!! Вернулся!» Давай еще водки…

За войну меня один раз сбивали, а вот на побитых прилетал много раз. В апреле 1945-го меня так стукнула зенитка, что чуть не оторвала хвост – на триммере сажал самолет. Вся обшивка с хвостового оперения была сорвана. Были ли удачные вылеты? Так они все удачные – отработали, задачу выполнили, значит, удачный вылет.

А.Д. Возникало ли чувство страха, и если да, то когда?

Я привык. Я должен лететь, вот и все. Страшно, не страшно – дело твое. Конечно, когда ставят задачу, в голове представляешь, что там тебя ожидает. Может, если деревенька какая, то там зениток нет… а если объект серьезный: станция, аэродром, танки, то там нас таким огнем встретят, не дай боже! Хотя мне кажется, самый опасный противник – это истребители. Зенитную артиллерию можно обмануть, сманеврировать. А истребитель может догнать. Под Выборгом мы были в круге, когда нас атаковали истребители. Мне перебили гидравлику левого шасси, и стрелка, Васю Киселева, тяжело ранило в живот. Он говорит: «Командир, давай сядем, я ранен». А куда садиться? Кругом лес, глыбы, камни. Оба погибнем! Я, как мог, его успокаивал, поддерживал. Передал на аэродром, что стрелок ранен, чтобы готовили санитарную машину. Садился на одну «ногу» – вторая не вышла. Крутануло нас, конечно. Быстро подъехала «санитарка». Когда его из кабины вытаскивали, он еще был жив, но спасти его не удалось. Но вообще, это редко случалось, чтобы стрелок погибал, а летчик жив оставался. Обычно если гибли, то оба.