А мы с тобой, брат, из пехоты. "Из адов ад" - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 6

— Конечно. Тут я не делил бы. Я бы параллельно два этих условия поставил. Оба они значимы для человека, для бойца, для солдата. Родственники и эта группка, на которую он надеется в бою. В случае чего они его вытащат в укрытие. Я бы не давал преимущества одному условию, — они параллельны и очень важны.

— Вот Вы были на передовой. Как Вы относились к тем, кто был в тылу? Такая «фронтовая братва» и «тыловые крысы».

— Нет, вы знаете, не было такого отношения. Иногда, знаете, потери в ротах были огромные, приводят мобилизацию тылов. «На котле» стоит 3–4 тысячи человек, а в атаку идти некому. Все правдами и неправдами стараются подальше от передовой пристроиться, примазаться. Чувство самосохранения — это от природы. Никуда не денешься. Страшно в атаку идти. Очень страшно. Тем более быть уверенным, что все пойдут, что рота пойдет. Особенно когда долго в обороне сидела. Но у меня не было случаев, что не пошли. Знаете, если боец не поднимется, его тут же расстреляют. В этом же окопе. Поэтому, конечно, чувство самосохранения — его никуда не денешь, — но тут же рядом чувство выполнения долга. И перед своими родными, и перед страной.

Да, чувство самосохранения человеку от природы дано. А чувство долга надо воспитывать. Длительно, годами, непрерывно, постоянно. Даже в человеке образованном. Это надо воспитывать. Чтобы он на смерть сознательно пошел!

— Рота полного состава 100 человек была? Или только перед началом операции?

— Даже перед началом операции 100, наверное, никогда не было. Самое большое — человек 75–80. Атак в Белорусскую операцию шло человек 30–35, может, 40. Остатки. Не было людей. Уже перебили, все раненые, искалеченные. Нет людей. Техники полно, танки, артиллерия, авиация, а пехоты нет. Поэтому когда западные области освободили, Белоруссию и Украину освободили, там все, что можно было, и подскребли.

— А в Белорусской операции на танках приходилось ездить или только пешком?

— Нет, только пешком. Это вы имеете в виду десант? Нет, десант на танках — это только когда все уже успешно развивается, противника рядом нет, сопротивление ослабло и надо быстро куда-то рывок сделать, овладеть каким-то рубежом. Моей роте этого не приходилось делать. А немцы в бою так поступали. Вот мне один бой в Восточной Пруссии запомнился, когда немцы использовали десант пехоты на танках. Мы там овладели железной дорогой, и немцы контратакуют. Может, танков 15–20, и на них пехота, автоматчики. А мы, не закрепившись, только овладели рубежом. Наше счастье было то, что проходила железная дорога и была огромная насыпь — метров 5–7. И мы тогда укрылись с этой стороны насыпи. Немцы наступают, танки ведут огонь прямой наводкой, а мы с этой стороны насыпи. Чуть повыше — снаряд перелетает метров на сто. Чуть пониже — в насыпь попадает, и она ходуном ходит. Мы, конечно, тут огонь из пулеметов, из автоматов открыли. Танки остановились, пехота спешилась — и все. Так они успеха и не имели. Потом подошли наши самоходки. Сзади меня — я и не видел! — самоходка подошла и надо мной встала. Калибр пушки 152 мм — как бахнет! Я думал, что это немецкий снаряд! Как она меня там не придавила?

— Говорят, что устойчивость пехоты еще во многом определяется 45-миллиметровым орудием, «сорокапяткой». Вам они придавались?

— Была в батальоне парочка, на конной тяге. Конечно, помогали. Но редко в батальоне «сорокапяточки» бывали. Что там! Редко их видел в бою, в наступлении. 76-миллиметровые орудия были. Вот они были эффективны. В боевых порядках пехоты редко они бывали. Помню, где-то там в Литве заняли рубеж. И вдруг смотрю, появились 76-миллиметровые орудия. Шесть орудий. На большой скорости, быстро так развернулись, заняли огневые позиции. И никто ничего не говорит. Но мне-то приятно как командиру роты — шесть пушек за мной стали! Это хорошо. Очевидно, у наших в полку, в дивизии были данные, что атака готовится и они противотанковый резерв дивизии двинули сюда.

— Вы видели, чтобы танк был подбит противотанковой гранатой?

— Лично я не видел. Понимаете, танк на 10–15 метров должен подойти. Ну где это видано, чтобы солдат из окопа… Да даже если не из окопа! А из положения лежа далеко ли бросит два килограмма?! А подняться — его тут же расстреляют. Так что это малоэффективное средство.

— А что Вы скажете про ПТР?

— Могу сказать. Лично стрелял по танкам в бою. Тоже от бедности изобрели. Однажды в Литве рота оказалась в окружении, — мы пробивались вперед и как-то днем оторвались от главных сил дивизии. Сплошного фронта у немцев нет. А я и не знал! Там был хутор, мы его заняли. С нами еще два танка Т-34 без снарядов. На хуторе заняли оборону и сидим спокойно, нас тоже никто не атакует. Меня соединили с командиром дивизии. Командир дивизии Городовиков спрашивает: «Ну как там, Евдокимов?» — «Да ничего». — «Ну, я тебе послал роту противотанковых ружей». И так она до сих пор и идет ко мне, никак не придет. Перед нами поле метров 400, а там еще хутор. И немецкий танк оттуда стреляет. В расчете противотанкового ружья солдатик — какой-то узбек. Я его отстранил, откуда танк стрелял, приметил. Спокойно прицелился, выстрелил — и мы с того места убежали. А минуты через 3–4 как танковый снаряд врежет метрах в 5–6 от того места, где мы были! У него же оптика, пушка. А ружье — это примитивное оружие. Примитивное, горе-ружье.

Когда Городовикову было 70 лет, он пригласил фронтовиков. Праздник, стол, подвыпили немножко. Я его поздравляю и говорю: «Та рота, которую вы послали, до сих пор идет!»

— А минометы как наши Вам?

— Могу рассказать и о минометах. Начнем с маленьких, 50-миллиметровых, — это ротные. Они были в роте, на переднем крае. Я сам с них много стрелял. Ну что там? Дальность стрельбы небольшая. Я бы сказал, для потехи какой-то. А вот уже батальонные, 82-миллиметровые, они уже на огневых позициях в тылу. От передовой, быть может, 2–3 километра. Дальность стрельбы — километров пять. Это хорошие минометы. Но тоже труба стоит, плита, на которую она упирается. 120-миллиметровые минометы — тоже оружие хорошее.

— Вы могли вызвать минометный огонь батареи или нет?

— Да, если она мне приданная или поддерживает.

— То есть Вы знаете, что вас поддерживает?

— Конечно, знаю. Знаю, что в таком-то районе огневые позиции. И иногда офицер артиллерийский вот там может находиться. Вот, помню, стояли на границе с Восточной Пруссией, уже окопы вырыли. Однажды утром, уже светло было. С нами майор-артиллерист, его солдаты. Все укрепили на переднем крае, и там они быстренько сделали два выстрела по противнику. Один, другой — и он определяет, как они отреагируют, дивизион поддерживал уже наш батальон, и командир дивизиона находился с комбатом. А командир батареи должен быть с ротным. Но никого не было. А этот командир два выстрела сделал, данные списал. И мне говорит: «Я буду там, с командиром батальона». Сигналы определил — там ракета или две, и все.

А в Восточной Пруссии меня поддерживала батарея, по-моему, 152-миллиметровых самоходных орудий. Ну, сколько там, четыре орудия. Там командир самоходных орудий со мной находился. Там они в обороне находились. Снарядов много было: он как-то сказал: «Пойдем, постреляем».