22 июня. Черный день календаря - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин, Алексей Исаев cтр.№ 54

Постановочная фотография «задержания» немецкого летчика.

Помимо больших и малых услуг своему союзнику финны провели 22 июня 1941 г. самостоятельную операцию силами своего военно-морского флота. Это была операция с кодовым наименованием «Регата» по оккупации Аландских островов. Эти острова получили статус нейтральной и демилитаризованной зоны по Женевской конвенции еще 20 октября 1921 г. 11 октября 1940 г. СССР заключил с Финляндией соглашение о нейтралитете Аландских островов. Воздвигнутые финнами в период Зимней войны укрепления были срыты, а для наблюдения за процессом демилитаризации на Аландах было учреждено советское консульство. Статус демилитаризованной зоны у имевших стратегическое значение островов финнов не устраивал, и уже осенью 1940 г. была спланирована операция «Регата». Путевку в жизнь она получила после достижения соглашения с Германией. Финны были информированы о дате начала войны с СССР и под шумок первого дня большой войны решили провести локальную вылазку в направлении Аландов. 19 июня 1941 г. Главный штаб отдал предварительный приказ о готовности к проведению «Регаты». 20 июня штаб военно-морских сил отдал свой приказ, согласно которому операция должна была начаться 21 июня в 16:15. В результате за несколько часов до начала «Барбароссы» началась операция «Регата». За одну ночь на Аландских островах было высажено с 23 кораблей 5000 солдат и офицеров с 69 орудиями. Операцию прикрывали оба финских броненосца береговой обороны, «Вяйнемейнен» и «Илмаринен». Персонал советского консульства (31 человек) был 24 июня вывезен с островов и 25 июня прибыл в Турку, где наблюдал налет советской авиации. Эти люди, скорее всего, были не слишком удивлены бомбардировкой.

Нарком Военно-Морского флота Н. Г. Кузнецов был извещен о принятом в Кремле решении поднимать войска особых округов по тревоге около 23:00. В своих воспоминаниях он описал, как это было:

«Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко:

— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне.

Быстро сложил в папку последние данные о положении на флотах и, позвав Алафузова, пошел вместе с ним. Владимир Антонович захватил с собой карты. Мы рассчитывали доложить обстановку на морях. Я видел, что Алафузов оглядывает свой белый китель, должно быть, считал неудобным в таком виде идти к Наркому обороны.

— Надо бы надеть поновее, — пошутил он. Но времени на переодевание не оставалось.

Наши наркоматы были расположены по соседству. Мы вышли на улицу. Дождь кончился, по тротуару снова прогуливались парочки, где-то совсем близко танцевали, и звуки патефона вырывались из открытого окна. Через несколько минут мы уже поднимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С. К. Тимошенко.

Маршал, шагая по комнате, диктовал. Было все еще жарко. Генерал армии П К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, Нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго.

Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.

Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.

Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:

Красноармеец. Убитый в индивидуальной стрелковой ячейке.

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

— Разрешено.

Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!

Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!»

Не ограничившись приказом о приведении флота в боевую готовность номер один телеграфом, Н. Г. Кузнецов стал лично обзванивать командующих флотами. Первым в списке был командующий Балтийским флотом. Черноморский флот был последним, и нарком дозвонился до начальника штаба флота контр-адмирала И. Д. Елисеева около часа ночи.

Звонок Н. Г. Кузнецова ненамного опередил телеграмму, она прибыла в 1:03. Уже с весомым документом на руках начальник штаба флота появился на командном пункте. В 1:15 по Черноморскому флоту была объявлена готовность № 1. На практике это означало необходимость вызова всего личного состава на корабли и части. Поначалу осуществлялся скрытый сбор с помощью посыльных. За командующим флотом была послана машина на дачу. Очевидно, это было одним из последствий второй директивы Н. Г. Кузнецова-, призывавшей «тщательно маскировать повышение боевой готовности». Однако скрытый сбор протекал слишком медленно, и в 1:55 И. Д. Елисеев берет на себя ответственность и объявляет «большой сбор». Ни о какой скрытности речи уже не было: загудели сирены кораблей и судоремонтного завода, загремели сигнальные выстрелы береговых батарей. Для находящейся в глубоком тылу базы это было вполне допустимым решением. Для маскировки Севастополя от воздушного противника были приняты куда более радикальные меры: последовало распоряжение отключить рубильники городской электростанции. Мрак ночи прорезали только вспышки одного из маяков. Связи с ним не было, и на маяк отправили мотоциклиста.

Кромешная темнота скрывала суету сотен людей на кораблях и в городе. Корабли принимали снаряды, торпеды и другие припасы. Артиллеристы береговых батарей и зенитчики готовили орудия к открытию огня боевыми снарядами. К 3:00 о переходе в полную готовность доложил 61-й зенитный полк, четыре дивизиона береговой обороны и одна из эскадрилий 32-го истребительного авиаполка. Хотя прошло уже больше часа с момента объявления «большого сбора», готовность большинства кораблей запаздывала.

Времени на размышления уже не оставалось. К Севастополю подходили бомбардировщики «Хей-нкель-111» из состава II группы 4-й бомбардировочной эскадры Люфтваффе. Их было меньше десятка, от пяти до девяти, по разным данным. Некоторые самолеты из-за затемнения цели просто не нашли. Разумеется, выделенных для удара по Севастополю сил немецкой авиации было недостаточно для погрома, подобного устроенному 7 декабря 1941 г. в Перл-Харборе даже с учетом разницы в размерах флотов. У немецких ВВС в тот момент были куда более важные задачи на сухопутном фронте, и пытаться уничтожить советские корабли было бы просто безумием. Советский ВМФ был все же куда менее опасен, чем многочисленные самолеты приграничных округов. Немецкое командование поставило перед летчиками задачу напугать противника, а не нанести уже первым ударом непоправимый ущерб. Вместо бомб «Хейнкели» несли мины, которые нужно было сбросить на выходе из Северной бухты. Для усиления психологического эффекта использовались парашютные мины LMB, а не беспарашютные ВМ-1000. Т. е. мины сбрасывались так, чтобы их видели. Расчет, что их увидят, оправдался: от постов СНиС поступило множество сообщений о парашютистах. Затемнение существенно дезориентировало немецких пилотов, и две мины были сброшены на сушу. В 3:48 и 3:52 они самоликвидировались. Среди жителей города появились первые жертвы.