Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Першанин cтр.№ 120

– Погляди, что творится! – кричал Шмаков. – Обрадовались, сволочи.

Два вражеских офицера наблюдали, не прячась. Рядом высовывались головы в касках, нам махали руками, то ли грозили, то ли предлагали переходить на их сторону. Не требовалось большой проницательности, чтобы угадать дальнейший ход событий. Через два-три часа такого обстрела нас можно выбить без особого труда. Люди будут просто деморализованы непрерывным огнем, когда разрывы мин и гранат сменяются огнем нескольких пулеметов.

Притих расхрабрившийся было боец Миша, съежился младший лейтенант и не торопился подменять пулеметчика. Тимофей Анкудинов переходил из одной крайности в другую. То прятался, то вылезал на второй этаж с винтовкой и вел меткий огонь по окнам котельной. Наверное, попадал, так как на Тимофея обратили внимание. Его размеренные винтовочные выстрелы отличались от общей беспорядочной трескотни. Граната взорвалась у потолка, одиночные мелкие осколки застряли в телогрейке, оцарапали лицо. Анкудинову просто повезло, основная масса осколков изрешетила штукатурку рядом с его головой. Тимофей не стал испытывать судьбу и прекратил снайперскую охоту.

Чертова котельная стала главным опорным пунктом врага. Если нас выбьют из дома, до берега уже не останется укрытий – лишь развалины и воронки. Очередная граната пробила неподалеку от меня дыру в простенке диаметром с полметра. Следующий заряд расширил пробоину и осыпал когда-то безопасную комнату осколками. Боец из пехотного взвода, не выдержав, спрыгнул из окна вниз под защиту стены.

– Чего дом покинул? – насмешливо спросил Шмаков. – Сквозняка испугался?

Однако шутка не получилась. Очередная граната ударила с такой силой, что дырявый простенок обвалился в потолочной части, а Шмакова хлестнуло острой кирпичной крошкой. Павел с руганью отскочил, зажимая щеку ладонью. Частицы кирпича пробили кожу, кровь сочилась из мелких ран, рассеченной брови. Прибежал дядя Захар, промыл лицо младшего лейтенанта раствором соды. Накладывая повязку на лоб, сообщил:

– В подвале скопились пострадавшие. Не сказать, чтобы очень тяжелые, но почти у всех осколочные ранения. Бинты закончились, воды тоже нет. Знаешь, как в таких условиях столбняк развивается?

– Не знаю.

– Осколок грязную одежду пробивает, промыть нечем. Не успеешь оглянуться, у человека мышцы сводит, сердце отказывает. Все, каюк!

– Хватит пугать, грамотей хренов! – разозлился Шмаков. – В Средней Азии нагляделся?

– Там редко такое случалось. Горячей пылью раны залепляли, а зимой не воевали. Как насчет воды?

– Никак, посылать некого.

Спустя полчаса ротный собрал командиров взводов и отделений. Сидел вместе с нами и Тимофей Анкудинов, неофициальный предводитель наших доморощенных снайперов. Прицельный винтовочный огонь хоть в какой-то степени сдерживал осмелевшего врага. Молчали наши гаубичные батареи за Волгой, скорее всего, их бомбили. Шмаков нервничал и злился одновременно.

– Обстановку сами знаете, в доме ничего не высидишь. Уже ни одного безопасного уголка, кроме подвала, не осталось.

В подтверждение его слов одна за другой взорвались несколько ружейных гранат. Их выпускали из глубины котельной, не приближаясь к окнам, чтобы не попасть под винтовочные выстрелы отделения Анкудинова.

– Мелкие, а такие вредные, – сказал Шмаков.

– У вас хоть подвал есть, где прятаться, – жаловался Грицевич, – а у меня, смешно сказать, когда обстрел начинается, бойцы в норы, как селедки, набиваются, сапоги в несколько слоев торчат.

Слова белоруса никому не показались смешными. Час назад из развалин приковыляли четверо бойцов его взвода, раненные влетевшей в нору миной. Слабенькая в открытой степи 49-миллиметровая мина натворила дел, изрешетив осколками ноги. Сапоги пробило, словно зарядом дроби, каждому из бойцов досталось не меньше десятка мелких осколков. Раненые лежали в подвале, где уже не оставалось места, а дядя Захар с двумя санитарами не успевал оказывать всем помощь.

Условия городского боя диктовали свои законы, здесь некогда было оглядываться на высокое начальство. Командир роты Шмаков принял решение, исходя из конкретной обстановки:

– Через полчаса будем штурмовать котельную.

Младший лейтенант из Казани удивился, почти испугался. Не за свою жизнь, он был готов немедленно драться. Но за сутки с небольшим он потерял половину взвода, на его глазах добивали раненых, а сейчас нам не давали даже стрелять. Совсем недавно, закончив училище, взводный справедливо полагал, что такое серьезное дело, как атака, требует основательной подготовки, артиллерийской поддержки, согласований с начальством и соседями. Здесь никакой подготовкой и близко не пахло. Ротой командовал такой же младший лейтенант, который нигде не учился и вообразил себя полководцем. Какой штурм, если даже в доме не спрячешься! Примерно такие мысли читал я в глазах младшего лейтенанта из Казани.

– Успокойся, – шепнул я, – ротный знает, что делает.

Именно в эту минуту появился комиссар батальона. Далеко не каждый рисковал прийти к нам днем. Как позже я узнал, комиссара подгоняли обида и самолюбие. Комбат Рогожин, раздраженный неопределенностью, разгонял по ротам штабных офицеров. На глаза ему попался комиссар, вернее, замполит, согласно новому уставу.

– Не надоело за мной следить? – крикнул Рогожин. – Сходи, что ли, в третью роту, они атаковать готовятся, а политрук еще месяц назад погиб.

Комиссар медлил, а безжалостный комбат добивал его на глазах всего штаба.

– Боишься? Здесь, конечно, спокойнее бумажки писать.

Комиссар так расстроился, что не прихватил по своей давней привычке газеты и дурацкие брошюры с описанием сказочных подвигов красноармейцев. Зато в его полевой сумке оказался запас отличных папирос «Эпоха», которыми он с нами поделился.

– Будем атаковать, товарищ комиссар, – вежливо, но твердо заявил Шмаков.

Он напряженно ожидал обычной руководящей болтовни, ненужного вмешательства в свои планы. Ведь начальство всегда выпячивает свое особое мнение. Но ничего не произошло. Расстроенный комиссар смял недокуренную папиросу и заявил:

– Командуйте, товарищ Шмаков. Я пойду в атаку, как рядовой политработник.

Мы сообразили, в чем дело. Рогожин в очередной раз закусил удила. Но черт с ними, штабными спорами. Главное, нам не мешают, а помочь никто не в силах. Надеемся только на себя. Комиссар тем временем вытащил из кобуры наган, крутнул барабан и внимательно оглядел нас.

– Может, винтовку взять? – озабоченно спросил он. – В атаке удобнее винтовка, не так ли, товарищ Шмаков?

– Пойдет и наган, но вам лучше отсюда командовать. Какая здесь атака? Полезем среди кирпичей, из воронки в воронку.

Действительно, участок предстоящего штурма представлял из себя тоскливую картину. Развороченная глинистая земля, липкая и скользкая, как глина, битый закопченный кирпич, повсюду тела погибших. Знакомый угол развороченного дома, ржавая водопроводная труба. Когда-то я принял их в тумане за диковинного трехметрового солдата с оружием. Погибший пехотный капитан со своими верными помощниками лежал на прежнем месте. Все это уныние полоскали брызги холодного дождя, а ветер из-за Волги гудел в проломах и выщербленных окнах нашего дома.