Самострел - читать онлайн книгу. Автор: Олег Блоцкий cтр.№ 36

Справедливости ради следует отметить, что цены прапорщик сбивал мастерски, практически вдвое, но особого уныния на лицах афганцев, принимающих деньги, Умкин все-таки не замечал. Напротив, все как один, они клялись в вечной любви и дружбе, призывая заходить в гости чаще. «Приходи, командор! Заэбис будет, командор! Чай-водка пить будем, командор!»

Наконец наступил момент крайне ответственный и важный — покупка двух дубленок и трех меховых шапок исключительно из нутрии или же ондатры.

Зайдя в дукан, основательно запарившийся от предыдущих торговых схваток, духоты смрадных помещений и перетаскивания покупок за Умкиным из дукана в дукан, Маркедонов уселся запивать зеленым чайком очередную порцию халявной водки, предоставив право выбора исключительно подполковнику.

Прапорщик справедливо посчитал, что дубленки и шапки — дело святое. Промахнись он, Маркедонов, с советом, быть подполковнику немедленно порванным в Союзе женой в клочки. А затем уже ему, прапорщику, явно достанется «по самое не балуй» при встрече с подполковником. Так что Маркедонов неспешно тянул со старым знакомцем Абдуллой терпкий зеленоватый напиток из пиал, глядя на то, как десятилетний сын дуканщика Ибрагим мечется как шимпанзе перед Умкиным, постоянно сверяясь с рисунками в письме.

В итоге искомое было отобрано, и подполковник вопросительно взглянул на Маркедонова.

— На мех надо смотреть, на мех, — сказал опытный прапорщик, прихлебывая чаек, — подуть надо. А потом смотреть. Тогда качество видно.

Умкин неумело дунул, сложив губы трубочкой, и качества, ясное дело, не увидел.

— Возьмите за ворсинки и дерните. Слеганца так дерните. Если не вылезут, значит, нормально, — упростил задачу Маркедонов.

Подполковник неловко дернул. В пальцах у него остался пук рыжеватой грязной шерсти.

— Ого, ни хрена себе, — сказал прапорщик и взял меховую шапку в руки, — ща проверим.

После краткой манипуляции в руках Маркедонова оказалось значительное количество ворса.

Мех, если его можно было назвать именно этим словом, был отвратительнейшего качества, а сама шапка — облезлой и унылой. Ондатрой и тем более нутрией здесь явно не пахло. В лучшем случае в прошлой жизни это был какой-нибудь доходяга енот, сдохнувший мучительной смертью от голода то ли в пустыне, то ли в горах.

— Это что такое, Абдулла? — рыкнул прапорщик, мгновенно меняясь в лице и недовольно оборачиваясь к хозяину магазина.

— Командора, не слушай Маркедона! — истошно закричал Ибрагим, напрыгивая на переговорщика и выхватывая из его рук шапку. — Хороший шапка! Люкс шапка! Экстра нутрия!

— Да где ты видел экстра? — взвился прапорщик, оскорбленный чрезвычайной наглостью подростка и тыча в лицо Ибрагиму пучок волосков. — Это экстра? Это люкс? Это нутрия? Всех котов уже перерезали в округе! Мясо на шашлыки для шурави, а шкурки на шапки?

— Люкс шапка! Нутрия экстра! Волос всегда так! Животный так, человек так! — кричал Ибрагим, боясь потерять покупателя и тем самым заслужить праведный гнев отца.

— Всегда так? — не унимался жилистый Маркедонов, тесня пацана в угол.

— Всегда, — уверенно вскрикнул Ибрагим и, решительно склонившись перед Умкиным, малец с хрустом вырвал из собственной головы пук черных волос.

Умкин ошалел. Только что на его глазах мальчишка добровольно лишился половины своего чуба и даже не поморщился. Прожженный проныра Маркедонов, видя такое неприкрытое стремление к деньгам, граничащее с самоистязанием, остолбенел и не нашелся, что сказать.

Ибрагим торжествовал.

Абдулла посмеивался в густые усы.

Прапорщик беззвучно раскрывал рот.

Подполковник Умкин как завороженный рассматривал клок волос мальчугана, всученный ему в руку.

Увиденное настолько потрясло подполковника, что он купил все, не торгуясь, в том числе и залежалые шапки.

А Маркедонов долго крутил головой, потягивал баночное пиво и все повторял: «Ну, дела! Бизнесмены хреновы. Во дают!»

Подразделение во всех отношениях было странным: стояло в Кабуле, на территории штаба армии, в полку связи, но вроде и на отшибе от него. Служили там обычные, как и во всей Сороковой армии, военные, но была у них какая-то тайная, вторая жизнь, которую они тщательно оберегали и никого из посторонних в нее не допускали. Ночью в машины, относящиеся к подразделению, что-то опасливо и торопливо грузили. Днем они уходили в город.

После завтрака в комнату, где обитали лейтенант Евграфьев и прапорщик Женя Ромкин, бочком втискивался водитель Леха.

Он останавливался на пороге, пытался приставить пятку к пятке (как обычно, это у него не получалось), одергивал куртку и, не поднимая глаз, говорил:

— На выезд мне, тощлейнант!

Лейтенант Евграфьев откладывал книгу, держа палец между страницами, и удивлялся:

— Что ты мне об этом говоришь, Леха?

— Ну… как… вы… эта, — водитель шмыгал носом, — эта… вы мой командир.

— Но-ми-наль-но, Леха, номинально. Неужели не понимаешь? Я вижу твой светлый лик двадцать минут в сутки. Ты выполняешь конфиденциальные работы, мне неизвестные.

— Че? — нервничал солдат и еще сильнее тянул куртку вниз.

— Шуршишь, говорю, втихушку. Заправляют тобой другие люди. Зачем ты сюда ходишь?

Водитель еще напряженнее терзал края куртки.

— Переведите меня, тощлейнант. Ребята с батальона… того… смеются. Че, грят, рассказывать будешь? Ведь стыдно. Вроде и не в Афгане, а… того… как в Союзе.

— Кто бы меня перевел, — вздыхал Евграфьев. — Я сам, брат, колочусь в закрытые двери. Думаешь, мне малина? Ступай, Леха, не трави душу!

Солдат собирался уходить, но в разговор встревал прапорщик Ромкин. Первым делом он выговаривал Лехе Машталиру за неопрятный внешний вид.

Сам прапорщик Ромкин был вчерашним солдатом и стремился всячески утвердить свой авторитет, который упорно никто не хотел признавать. Солдаты не любили прапорщика и называли за глаза «шакалом».

Другие прапорщики подразделения новоиспеченного прапора Ромкина в свой круг не вводили. Командир же вообще не замечал «молодого прапорюгу», поручая «все разборки» старшему прапорщику Брускову.

После нагоняя Машталиру, во время которого у Ромкина лицо становилось изрядно тупым и деревянным, прапорщик переключался на поездку солдата.

Заговорщицки подмигивая, значительно убирая суровость в голосе, тем самым, по его пониманию, искусно пряча кнут за спину и вытягивая из кармана пряник, Женя Ромкин, явно подражая кому-то, начинал опутывать вопросами водителя.

Леха, теребя края куртки пальцами, отвечал коротко и уклончиво. Ромкин наседал. У Машталира окончательно пропадал голос, он становился на редкость косноязычным и с тоской смотрел на Евграфьева, лицо которого вновь закрывала книга.