Соль земли - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Марков cтр.№ 105

Но тот словно угадал, что было на душе у Максима.

– Не спешите, пожалуйста, – просяще сказал художник и присел, чтобы лучше рассмотреть грибы.

«Быть может, натюрморт с грибами решил написать», – подумал Максим и чуть приподнял корзину.

– Как на подбор, один к одному! – снова начал восхищаться художник. – Вы не простой сборщик грибов, а талант в своём роде. И сколько же времени вы затратили, молодой человек, на эту корзину?

«Молодой человек? Неужели он не видит, что я уже далеко не молодой? Или это только сравнительно с ним?» – пронеслось в уме Максима.

– Сколько времени? Брожу с утра. Как говорят хозяйственники: работа малорентабельная, – засмеялся Максим.

Засмеялся и художник, подёргивая себя за пышные баки.

– В старину-то не зря говорили: охота пуще неволи. Это останется истиной для всех поколений.

Максим понял, что художник, по-видимому, за день натосковался без людей и рад этой встрече с незнакомым человеком.

– А вы что же… на этюдах здесь? – спросил Максим, присматриваясь к старику и думая: «Видимо, художник из приезжих. Высокоярских я всех как будто знаю».

– Как вам сказать, – замялся художник. – Есть старинная русская пословица: «Каждый по-своему с ума сходит». Я с юности слыву чудаком оттого, что имею вот эту слабость, – он потряс в воздухе кистью. – Но эта страсть, знаете, безобидная. Кроме меня, от неё никто не страдает. Ещё вот только вышка дома. Она забита холстом и картоном…

– Ну, зачем же на вышку?! У нас в городе есть выставочный зал! – воскликнул Максим, про себя подумав: «Художник в припадке самокритики».

Но тот словно не слышал его слов.

– Среди моих сверстников есть люди со всякими странностями. Одни пристрастился к рюмке, другой… – художник засмеялся, давясь словами и откашливаясь: – Другой неравнодушен к кошкам… Нет, знаете, увольте от такого занятия… И отчего всё это?.. От одиночества!

– Вы что же, совершенно одиноки? – спросил Максим, когда художник умолк.

Старик не сразу ответил, присматриваясь к Максиму и про себя взвешивая, доступен ли ему такой сложный разговор.

– Формально – нет, фактически – да, – наконец сказал он, по-видимому решив, что с Максимом можно говорить откровенно.

Максим вопросительно взглянул на художника, ожидая, что он расскажет о себе. Но тот замолчал, и у него был такой вид, что казалось, к начатому разговору он уже не возвратится.

– Если вы не торопитесь, – тихо и как-то особенно проникновенно сказал художник, – то я вам расскажу… то ли быль, то ли притчу.

– Пожалуйста, – ответил Максим.

– В таком случае присядем, – предложил художник и, разостлав на колоде свой плед, только что подобранный Максимом в лесу, первый сел на него.

Максим примостился на краешке, намереваясь за разговором покурить.

– Так вот. Жили-были на белом свете три друга, и каждый мечтал о своём счастье. Но счастье представлялось им по-разному. Первый думал, что счастье – это богатство, второму счастьем казался талант, а третий считал, что счастье – семья… Долго ли, коротко ли, но все они достигли своего счастья. Однако у всего есть конец, есть конец и у человеческой жизни. Перед смертным часом собрались друзья, чтобы подвести итоги. Первый сказал: «Богатым я был, а счастья не испытал. Умираю скрягой и человеконенавистником». Второй сказал: «Талантливым я был, а счастья не испытал. Ухожу из жизни истёрзанный одиночеством». Третий сказал: «А я познал, что такое счастье. Ухожу обласканный близкими и оставляю земле самое ценное – новых людей».

Художник взглянул из-под стёкол пенсне на Максима и засмеялся, хотя ему было совсем невесело.

– Вот как бывает!

– Бывает! В притче много смысла, – сказал Максим, раздумывая, к какому роду счастья относит он своё собственное.

– Но случается и так: человек обеспечен, талантлив, имеет семью, а настоящее счастье его идёт где-то рядом. – Старик произнёс эти слова глухо, угрюмым тоном, и Максим понял, что всё это он сказал о самом себе.

– Случается и так. Всяко случается, – поспешил согласиться Максим.

– Пора домой. Я могу подвезти вас до города. Не хотите? – спросил старик.

– Если вас это не обременит, то я с огромным удовольствием. У меня уже ноги гудят.

– Ноги гудят? Никогда не слышал такого выражения, – складывая кисти и краски в ящичек, удивился художник.

– Что вы! Это очень ходовая фраза, и не только у охотников.

– Тогда, вероятно, запамятовал.

Через десять минут Максим сидел в легковой машине на заднем сиденье. Рядом с ним лежал ящичек с красками, складной мольберт и свежий, ещё не просохший этюд в грубом подрамнике из плохо оструганного соснового дерева. Художник разместился рядом с шофёром и всю дорогу молчал. Максим подумал, что старик утомился и задремал. Но когда машина покатилась по мостовой окраинных улиц города, он вдруг бодрым голосом спросил:

– А где вы живёте, молодой человек?

– Я живу где-нибудь у трамвайной остановки.

– О нет! Так не пойдёт. Услуга за услугу, – засмеялся художник, полуобернувшись к Максиму. – Вы спасли меня от нареканий домашней работницы. Она бы за такую потерю перепилила мне шею.

Вскоре машина свернула на набережную и остановилась у ворот дома профессора Великанова, который благодаря великолепному саду был известен всему городу.

– Ну вот я и приехал, – сказал художник, открывая дверцу машины.

– По-моему, это дом профессора Великанова, – взглянув в окно, сказал Максим.

– Совершенно правильно. Я и есть профессор Великанов, – проговорил художник.

– Ну, знаете, случай! Давно собирался с вами познакомиться, – смутился Максим. – А я-то вас за профессионала-художника принял!

Он вышел из машины, помог Великанову вытащить его вещи и, пожимая руку, сказал:

– Позвольте и мне назваться. Я брат вашей сотрудницы Строговой.

– Максим Матвеич? – Великанов был изумлён и смущён не меньше Максима. – Я же о вас много слышал и от сестры вашей, и от других работников… Это вы были директором политехнического института в предвоенные годы?

– Да, я. И странно, что, живя в одном городе, мы нигде не встретились раньше.

– А что тут странного? Вы были в политехническом, а я в университете… Два «хозяйства», две дороги… тысячи научных работников… К тому же перед войной сидел я в Москве по пять-шесть месяцев в году, проталкивая в Учпедгизе свой учебник.

– А потом началась война… Пять с половиной лет Высокоярск только снился мне.