Отец и сын - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Марков cтр.№ 83

«Ну вот и получил свое», — без сожаления подумала Надюшка, понимая теперь, кто стрелял в ту темную ночь на реке.

— А как матушка Устиньюшка живет?

— Снялась она с Сосновой гривы. Куда-то на устье Чижапки подалась. Сказывали, нового мужика себе присмотрела.

— И сорокова дня не дождалась, — с упреком в голосе сказала девушка.

— А вишь, Надька, нельзя ей было ждать. Как только Порфишка нахлебался васюганской воды выше горла, зачали ее наунакские и маргинские остяки тормошить. Кто добром, а кто и силой принялись взыскивать с нее за Порфишкины угнетения.

— А ты-то чем-нибудь попользовался, дядя Мишка, или нет? — с откровенным добродушием спросила Надюшка.

— Свое взял, Надька! Две плавежные сети, переметы, самоловы, — с такой же добродушной откровенностью ответил Мишка.

— И хорошо! Правильно сделал!

— Не для себя старался! Для всех. Будем теперь артелью промышлять, бумагу с базой Скобеева подписали. Слава богу, Порфишки нету, никто поперек дороги не встанет, отнимать не будет. И забот у меня теперь, Надька, семь коробов! Старшим в артели назначили. Захочешь — приезжай. На засолку рыбы поставлю. Заработок у нас будет ладный.

— Спасибо, дядя Мишка. А только никуда не уйду я отсюда. Мне хорошо здесь.

— Вижу, Надька. Ты тут глаже стала.

— И ты вроде помолодел, дядя Мишка! Раньше я тебя стариком считала, ты какой-то согнутый ходил.

— Благодетель Порфишка в баранку скручивал, ни дна ему, ни покрышки!

Надюшка помогла Мишке погрузить товары и следила за его лодкой, пока она не скрылась за поворотом берега.

А дня через три после этой встречи на Каргасок надвинулись тяжелые тучи, пошел снег, легла суровая, долгая зима.

Как для кого, а для Надюшки эта зима была сплошным праздником. Она отдыхала и физически и душевно. Не нужно было вставать в полночь, бежать на мороз, чтобы кинуть скоту три-четыре навильника сена, не нужно было с утра и до вечера топить печи, ворочать чугуны, таскать в тяжелых бадейках пойло телятам. Не нужно было подстраиваться под настроение матушки Устиньюшки, всегда недовольной чем-то, бросающей обидные укоры и по поводу и без повода. А главное — не нужно было жить в страхе перед дедом, который все что-то замышлял, выискивал, подстраивал, и непременно такое, что оборачивалось злобой, унижением, смертью для других!

Заботило Надюшку только одно: дядя Тихон наказывал ей учиться, а она не знала, как приняться за это, с чего начать. Подружки ее, сказать по чести, особо к этому не стремились. Свободное от работы время они проводили в гуляниях с парнями, на посиделках и вечерках, бывали на всяких развлечениях в Доме культуры. Все они раньше учились в Каргасокской семилетней школе, и грамотность была для них делом уже достигнутым.

Порой и Надюшку тянуло на такую жизнь, но одежонка была у нее плохонькая, платьишки бедные, и она предпочитала сидеть дома, в теплой горнице.

В середине зимы Надюшка увидела на дверях Дома культуры объявление: «Молодежь — внимание! Организуется группа желающих готовиться на рабфак. Приходите в субботу вечером».

Надюшка пошла. Желающих оказалось не так много — семь человек, но каргасокские учителя решили, что и этим числом нельзя пренебречь. Занятия начались. Они проходили два раза в неделю — в понедельник и четверг.

Надюшка посещала занятия аккуратно, ни одного вечера не пропуская. С увлечением делала и уроки, которых задавали столько, что хватало на все остальные дни недели. Поначалу заниматься ей было трудно, она быстро утомлялась. Неожиданно нашлись помощники. В соседнем доме жили две девчонки, ученицы четвертого и пятого классов. Они-то и стали лучшими друзьями Надюшки; с их помощью девушка готовила уроки, читала, писала и так пристрастилась к учению, что заняла первое место в группе.

— Ну вот, Надежда, позанимаешься еще зиму и можешь ехать в Томск, на рабфак, — сказал ей учитель весной, когда занятия подошли к концу. Он пожал ей руку, пожелал успехов, а девушке и верилось и не верилось, что когда-нибудь может случиться такое счастье.

Вскоре после открытия навигации на складе поднялась суматоха. Кадкин каким-то образом разузнал, что в ближайшее время к нему может нагрянуть управляющий межрайонной конторой «Сибпушнина».

Кадкин, естественно, хотел показать себя начальству с самой лучшей стороны. Помимо трех продолговатых амбаров, срубленных из самых отборных сосновых бревен, где хранился кедровый орех и пушнина, склад занимал два тесовых сарая, где обычно обрабатывалась для хранения и отправки продукция обской тайги. Амбары содержались в строгом порядке, что же касается сараев, то за осень и зиму тут скапливались горы кедровой шелухи, стружек и щепок от ящиков и всякого иного мусора.

Целую неделю девушки работали в сараях. Даже стены, скопившие пыль за многие годы, и те были промыты горячей водой.

Кому доводилось жить в отдаленных местах, на реках, тот знает, что нет здесь большего праздника, чем приход парохода.

Приближение парохода знатоки обнаруживают даже не по дыму, который на равнине виден над лесом километров за пять. Есть более сложный, но безошибочный способ. Человек с острым, натренированным слухом прикладывается к земле и слушает. Плицы пароходных колес ударяют по воде с такой силой, что отзвуки распространяются на многие километры.

Случается, что только через полчаса после того, как слухачи обнаружили пароход, над лесом появляется дым. Чем ближе он к пристани, тем оживленнее на берегу. Тут и старые и малые. В этот час ничто не может задержать людей дома — разве только тяжелая болезнь. Прекращаются всякие заседания, занятия в школе, работа в магазинах и на складах. Все, все откладывается на время стоянки парохода!

Вот наступает самый волнующий момент события: белобокий, ослепительно поблескивающий надраенными медными деталями обшивки пароход выползает из-за мыса. Он не просто движется, плывет, он величественно приближается, торжественно надвигается, одним своим появлением преображая пустынные просторы, делая их невообразимо красивыми, до восхищения живописными. В эти минуты кажется: как ни велика земля, как ни много на ней красот и чудес, нет ничего прекраснее этого обского плеса, омывающего лесистый берег, по которому раскинулся попыхивающий вкусными дымками, прижавшийся к кедровой таежке деревянный Каргасок!

Но есть в этом событии еще одна минута, впечатление о которой уж просто непередаваемо. Чтобы понять очарование этой минуты, ее нужно пережить самому.

Пароход приближается. Вот уже виден тяжелый якорь на железной цепи, повисший на носу парохода. Дальнозоркие, остроглазые люди читают даже название, вычерченное четкими буквами в носовой части корпуса. Пароход плывет по прямой линии. Кое у кого закрадывается сомнение: не пройдет ли он мимо Каргасока? Уж очень устремлен он куда-то вдаль! И вдруг возле трубы возникает клубок белого пара. Проходит еще две-три секунды, и все необозримое пространство каргасокского плеса оглашается зычным, протяжным гудком, рождающим в душе каждого такие переживания, которые не опишешь пером. Гудок сотрясает застоявшуюся тишину. Необыкновенная мощь и ласкающая ухо мелодичность сливаются воедино. Гудок, нет, теперь уже не гудок, а чудесная музыка, во сто крат усиленная акустикой неба, преобразованная и деформированная воздушными потоками, разливается окрест, тревожит птиц и зверей, а в людских сердцах рождает мечты и надежды. Эта музыка затихает не сразу, постепенно, но когда она угасает, то люди еще долго стоят прислушиваясь, ибо она звучит в их душах.